По дороге к концу - [31]

«Значит, все как в старые добрые времена», смогут заметить самые здравомыслящие из вас. Действительно, что касается прогулок, то про них я не сообщу ничего особенного или Угрожающего. Но прогулки не попадают в раздел Путешествия и Переселения, который я попытался обсудить с вами в прошлом письме; рассуждения мои были ограничены нехваткой места. Собственно, все это гораздо менее запутано, чем кажется на первый взгляд: Прогулка есть Движение, но не Перемещение в строгом смысле слова, несмотря даже на то, что человек все-таки перемещается — хоть это, признаюсь, действительно с внешней стороны выглядит обманчиво — с одного места на другое. Прогулка есть — и вот в этом содержится ключ ко всякому оценочному суждению «как таковому» — Добровольное Движение, в то время как путешествие есть движение Принудительное, или, лучше сказать, Необходимое Перемещение — если и теперь я ничего не смог разъяснить, то не стоит далее об этом распространяться. Что именно я хотел сказать — иначе я не писал бы это письмо из Госфилда, вдали от Лондона, в деревне — так то, что мне все же пришлось путешествовать, чтобы сюда прибыть! (Умницей будет тот, кто распутает этот словесный Гордиев узел.)

Вот почему вчера после обеда, еще до часу дня, я со средних размеров чемоданом и дорожной сумкой, направился к станции метро «Кэмден-Таун», собираясь, как было уговорено с П., сесть на двухчасовой поезд на станции «Ливерпул-стрит», чтобы он мог забрать меня на машине с вокзала в Брэйнтри. Исходя из того, что существует определенная возможность прямого отъезда из Брэйнтри в Гарвич после визита в Госфилд, в осуществлении которой я не хотел бы быть стесненным присутствием в Лондоне части моей собственности, то я взял с собой все свои вещи. Багаж мой увеличился на бутылку джина, купленную запечатанной и изначально предназначавшуюся для П., но мало-помалу уже наполовину опустошенную, на еще целую и невредимую бутылку виски «Ват 69» и большое блюдо для мяса поздневикторианской эпохи, купленное за один шиллинг на вышеуказанном блошином рынке, которое я сначала хотел подарить П., впоследствии собрату по перу У., а, в конце концов, — если долго думать, то правильные решения приходят сами собой, — одарил им самого себя и которое я надеюсь в свое время неповрежденным внести в мое жилище в Амстердаме.

Сперва поездка протекает без проблем: купить билет до «Ливерпул-стрит», пройти контроль, спуститься по двум длинным эскалаторам и пройти на нужный перрон, на поезд в южном направлении, но проезжающий не через станции «Банк» и «Монумент», а через «Черинг-Кросс», так чтобы я смог на остановке «Тоттнем-Корт-Роуд» пересесть на центральную линию. В субботу после обеда поезда ходят очень редко, и ждать приходится долго. Поэтому, сидя на лавочке на перроне, при каждом громыханьи поглядывая, качаются ли лампы от ветра, проталкиваемого по туннелю подъезжающим поездом, я вытаскиваю из дорожной сумки бутылку джина и белый пластиковый стаканчик, наливаю, закручиваю крышку, прячу бутылку обратно, содержимое стаканчика опрокидываю в рот, до дна, хоп-ля, сердце не камень, стаканчик убрать, сумку закрыть, поезда еще нет, сумку снова раскрыть, вытащить опять бутылку, стаканчик тоже, опа, ну, «чтоб у вас все было, и чтоб все жили долго и счастливо». Все еще нет поезда? Смотри-ка, вот он. Я уже почти полгода как бросил курить — уж от этой тошнотворной зависимости я избавился, — так что могу сесть в вагон с надписью «NO SMOKING», там не так душно и иногда даже меньше народу. (Еще несколько лет тому назад практически ни одна поездка в переполненном лондонском метро не проходила без того, чтобы кто-нибудь, пользуясь давкой, не начинал ощупывать мое мужское достоинство, но с каждым годом я замечаю, что это случается все реже, я имею в виду, развратные прощупывания; кстати, такой народ нужно бы попробовать лечить вместо того, чтобы наказывать.)

Как только двери вагона закрываются и поезд с неслабым ускорением отъезжает, мне хочется поставить мой багаж так, чтобы и самому сесть, и чемоданы не выпускать из поля зрения, и никому при этом не мешать. Я задвигаю дорожную сумку под сиденье и только собираюсь поставить чемодан на бок, чтобы он занимал как можно меньше места, но что угодно судьбе? Нет его вовсе, чемодана-то! Он все еще стоит на перроне, который с шелестящей скоростью унесся от нас уже на полмили. Какую-то долю секунды происходящее всего лишь констатация факта — затем оно превращается в захлестывающий вал прилива Скорби, который, как это ни странно, находит свое выражение в высоком, мелодичном носовом ворчании. Будь проклят тот день, когда я появился на свет, нет, даже тот памятный день, когда я зародился в терпеливом теле моей матери. Боже, Боже, что за мудак, а все потому, что я постоянно прикидываюсь, «остроумничаю» и развлекаюсь, в основном, за счет других, да-да. Кричу о ерунде, этике, Боге, и все-то я знаю, или — с ложной скромностью — как раз-таки не знаю, вот, теперь я получил по заслугам, а все из-за постоянного флирта да блудодеяний, из-за того, что сдался на милость греховности и животным страстям с «меланхолической улыбкой» притом.