По делам их - [66]

— Так зашей и избавь меня, Бога ради, от проповедей, — оборвал Курт, лишь теперь осознав, что его сонливость и подавленность есть следствие потери крови. — А мне надо побеседовать с нашим гостем.

— Валяй, — нехорошо усмехнулся сослуживец, и Курт, бросив поверх его плеча взгляд на арестованного, снова тихо ругнулся — свесив голову набок, отвалившись на пол, переписчик пребывал в полнейшем бесчувствии, на время таки улизнув от преследующего его дознавателя. — Ничего, — утешил Райзе, принимаясь за штопку ничуть не менее беспардонно, — пускай проспится. И, послушай совета лекаря, тебе бы не помешало последовать его примеру; только уж будь так добр, не отрубись раньше, чем расскажешь мне, что вообще здесь происходит, кого я только что перевязывал, почему ты ранен и как прошла ночь у графини.

Курт, уже начавший, невзирая на терзающую его иглу, съезжать в сон, вздрогнул, распрямившись и воззрившись на Райзе почти с яростью; тот на миг поднял к его гневному лицу взгляд и беспечно пожал плечами:

— Ладно, попытаться стоило…

— Я не понимаю, — зло выговорил он, — что — весь город уже в курсе?

— Академист, — снисходительно усмехнулся сослуживец, — ты вышел из ее дома на рассвете; solus cum sola…[63] Тебя видели два студента, спешащих на лекции, а если что-то известно двум…

— Я знаю. Языки б им повырывать.

— Вот так зарождается употребление служебного положения в личных целях… — сокрушенно вздохнул Райзе и, посерьезнев, приглашающе кивнул: — Итак? Давай, Гессе, пока я играю в палача с иглой — колись, что тут творится; искренне, чистосердечно и все такое.

***

Вопреки прорицаниям Райзе, сознания он не потерял, чем снискал удивленный взгляд и ворчливое «поразительная выносливость для такого дохляка». Оставив без внимания последний эпитет, не отдающий особенной хвалебностью, Курт и сам невольно призадумался над тем, что в этот неполный год своей службы в должности следователя не раз убеждался, сколь до странного многое он может выдержать, действительно не обладая при том ни чрезвычайной физической силой, ни особенно крепким сложением. Он уставал не медленнее любого другого, однако, что называется, выдыхался позже и держаться мог долго, снося все злоключения с удивительной ему самому стойкостью.

Домой он не ушел — остался в одной из комнат, устроившись на скамье у стены, и проспал недолго, пробудившись спустя неполный час. В этот раз, войдя к старшим, Курт застал их за бурным обсуждением нынешних событий и уже не в столь благодушном расположении духа.

— Lupus in fabula,[64] — с мрачным весельем поприветствовал его Ланц. — Вновь в боевой готовности.

— Оставь, Дитрих, — оборвал Курт. — Где мой арестованный? Жив еще?

— Жив, что ему сделается…

— Хочу поговорить с ним немедленно.

— Обнаглел академист, — усмехнулся Райзе с наигранно тяжким вздохом. — Дожили. Теперь всякая шелупонь будет устанавливать в Друденхаусе свои порядки. Никакого почтения к старшим не осталось в людях; куда катится мир! видно, последние времена настают…

— Aufer nugas,[65] — покривился Курт раздраженно. — Так я могу начать допрос, или для этого мне снова надо написать отчет в десяти экземплярах?

— Остынь, абориген, — устало откликнулся Ланц, потирая ладонью нахмуренный лоб. — Отчет не отчет, но кое-что объяснить придется. Сюда, пока ты спал, являлся секретарь ректора, которого ты столь споро прибавил к списку наших осведомителей; вот только здесь он был в ином качестве — именно как служитель университетского сообщества. Которое, Гессе, страстно желает знать, почему местный инквизитор развлекается стрельбой по движущимся библиотекарям в университетском саду.

— Развлекаюсь? — переспросил он зло. — А никто не хотел узнать, отчего во время простой беседы библиотечный служащий вдруг стал движущимся в противоположную инквизитору сторону? Он пытался сбежать; что мне оставалось делать!

— Пока, — успокаивающе отозвался Ланц, — власти Конгрегации в этом городе хватает на то, чтобы послать подобных делегатов… обратно. С сердечным отеческим напутствием в доступных простому мирянину выражениях.

— Тогда каких объяснений и кто от меня ждет?

— Керн до чрезвычайности заинтересован услышать твою версию событий; то, что Густав поведал ему с твоих слов, его, кажется, почему-то не удовольствовало.

— Господи, — уныло пробормотал Курт, лишь вообразив себе, как будет отчитываться перед придирчивым взором начальствующего; Ланц кивнул.

— Вот именно. Пока все смотрится так, что арестованный ранен, горожане всполошились, и предъявить тебе нечего, в свете чего Керн готовит тебе теплый прием. Одолжить маслица?

— А побег с допроса? Это одно лучше всяких улик и подозрений, это само по себе улика из улик; чего ради он бежал, если ему нечего бояться и он ни в чем не повинен?

— Я уже сказал — не мне ты будешь это разъяснять.

— Тогда мне тем более надо допросить этого Рицлера, — решительно подвел итог Курт. — До беседы с ним мне попросту не о чем говорить с Керном. Мы дали ему довольно времени, чтобы чуть оклематься — довольно для того, чтобы отвечать на вопросы.

— Мне придется присутствовать, — предупредил Ланц, и он отмахнулся: