По делам их - [64]

— И это может быть. Меня более интересует, отчего вдруг он стал так спокоен… — Курт прервал себя самого на полузвуке, взбешенно шлепнув ладонью по лбу, и устремился к двери. — Я идиот!

— Ты куда? — донеслось ему вдогонку, когда, распахнув створку, он влетел в тусклую комнату с двумя тяжелыми столами, закиданными свитками, пустыми и наполовину исписанными, перьями и еще Бог знает чем; другая дверца, низенькая, почти невидная за старым рассохшимся шкафом, была растворена, и весенний ветерок беззаботно гонял перья по полу.

— Вот сукин сын, — растерянно констатировал Бруно, и Курт, отчаянно ярясь на себя, рванул бегом, едва не своротив плечо о косяк.

За дверцей был университетский сад — голые деревья, теснясь частыми рядами, оканчивались шагах в пятидесяти от здания, упираясь в изощренную железную ограду, украшенную коваными витками и копьями, за одно из которых переписчик неловко цеплялся, спускаясь уже на землю по ту сторону.

— Зараза… — зло выдохнул Курт, ускоряя шаг и на бегу срывая с пояса арбалет, приостановился, взводя рычаг и мысленно матерясь; стрелку он едва не выронил, накладывая, и когда Рицлер соскочил уже наземь, очутившись в другой части сада, крикнул, вскидывая руку: — Стоять, дурень, пристрелю!

Тот обернулся, замерев лишь на одну краткую долю мига, и припустился с еще большей прытью; притормозив у решетки, Курт выстрелил, не целясь, и серебристо сияющая на солнце стрелка вошла беглецу в бедро, сшибив его на прошлогоднюю траву. Опрокинувшись на бок, переписчик привстал, тут же упав, снова поднялся и, хромая, почти на одной ноге заковылял к двери, ведущей в соседнее крыло университета.

— Там общага, хрен потом найдешь! — крикнул Бруно вслед, когда Курт, ухватившись за металлический завиток на решетке, со всей силой рванул вверх, подтянувшись и перебросив себя через ограду; что-то затрещало, но останавливаться или оборачиваться он не стал, видя, что Рицлер уже в пяти шагах от двери.

Сделав немыслимый рывок, Курт упал переписчику на плечи, сбив на землю и притиснув его локти к телу; Рицлер попытался стряхнуть с себя преследователя, и он, перевернувшись, почти уселся сверху, заломив парню руки к самому затылку.

— Лежать! — уже не сдерживая крика, осадил Курт, и тот, поняв, что сопротивляться теперь бессмысленно, обмяк, ткнувшись в жухлые травинки лицом.

Он перевел дыхание, сбившееся скорее не от этих упражнений, а от волнения, от мысли о том, что мог упустить оказавшегося столь немаловажным свидетеля, а быть может, и нечто большее; понемногу начинал обозначаться сокрывшийся было куда-то окружающий мир — позади слышались торопливые шаги подопечного, саднила ладонь, оцарапанная неровной поверхностью ограды, а правая рука почему-то шевелилась скверно, простреливая болью у самого локтя. Опустив взгляд, Курт увидел, что приобретенная недавно куртка прорвана о выступ решетки, а на спину лежащего под ним переписчика убегает тонкий красный ручеек, напитавший уже края прорехи темной густой жижей.

— Вот дерьмо… — пробормотал он зло, жалея не столько руку, сколько рукав — рука зарастет бесплатно, а вот на то, чтобы качественно починить кожаную куртку, саму по себе влетевшую в денежку, уйдет существенная часть жалованья; может статься, Керн оплатит, все-таки, повреждения получены на службе…

— Что с рукой? — неровно дыша, спросил Бруно, присев на корточки рядом; он отмахнулся:

— После, забудь о руке… Подержи его.

Стрелку из ноги задержанного Курт вытянул, не церемонясь, ощутив злорадное удовлетворение от того, что тот содрогнулся, вскрикнув и судорожно рванувшись схватиться за рану ладонью; отерев снаряд от крови об одежду переписчика, Курт убрал его и, рывком перевернув парня лицом вверх, стал расстегивать пряжку его ремня.

— Эй! — испуганно отшатнулся Бруно. — Ты что творишь!

— Держи его, я сказал, — напомнил он, перетягивая молча всхлипывающему Рицлеру ногу выше раны. — Я не могу позволить арестованному истечь кровью до допроса. Некромантия в Конгрегации не практикуется, знаешь ли.

— Тебя бы тоже завязать…

— Ерунда, сказано; просто разрезана кожа, не смертельно… Ну, Отто, — вздохнул Курт, отирая руки все так же о его одежду, — стало быть, так: ты арестован по подозрению в убийстве Филиппа Шлага, секретаря ректора университета Кельна. Ты имеешь право молчать, пока не предстанешь перед следствием. После начала следственного заседания отказ от ответа будет употреблен против тебя. Каждое твое слово с момента ареста будет рассмотрено как показание и применено на следственном и судебном заседании. Ты имеешь право на очную ставку с инициатором обвинения; то бишь, со мной. Ты имеешь право на очную ставку со свидетелями обвинения. Это, опять же, я, в основном. Ты имеешь право на привлечение свидетелей для своей защиты… если отыщешь, конечно. Ты имеешь право требовать проведения дополнительного расследования до завершения последней сессии судебного заседания… но до этого еще далеко. Твое немедленное и совершенное признание будет рассмотрено как сотрудничество со следствием и причтено к смягчающим обстоятельствам. До вынесения обвинительного заключения ты продолжаешь считаться верным сыном Церкви, однако во избежание сокрытия от следствия возможно важных фактов, связанных с делом, тебе отказано в получении исповеди с момента ареста до вынесения судебного заключения, каковое бы решение ни было вынесено, ради твоего блага и объективной оценки упомянутых фактов следствием… Ты понял, что я сказал, Отто? — завершил Курт обязательную формулу уже более спокойно; переписчик лежал молча, сглатывая слезы и глядя в небо, и он повысил голос: — Отто, ты понял, что̀ я только что тебе говорил?