По чужим правилам игры. Одиссея российского врача в Америке - [53]

Как отправить? Почтамты уже закрыты, они закрываются от четырех до пяти. Может быть какой-нибудь еще открыт? Как узнать? Листаю телефонный спровочник. Нет телефона почты!

Пошла в больничный подвал, там почтовое отделение. Отправить можно только экспресс-почтой, с главпочтамта, он работает до десяти. А телефон я искала в справочнике с желтыми страницами, там только бизнес, телефонные номера государственных учреждений печатаются в другом справочнике, с белыми страницами. Можно еще навести справки в компании «Федерал Экспресс».

– А как туда позвонить?

– Наберите просто «Федерэкс».

– Как же я по телефону буду набирать буквы?

На меня странно посмотрели. Неужели вы никогда не видели, что на телефонах под цифрами стоят буквы?

Я, конечно, видела, но никогда не понимала, зачем они. Так вот, они затем, чтобы легче запоминать номера. Набираешь буквами сокращенное название фирмы и получается нужный номер… Откуда вы?

– Из России.

На главпочтамте я была в половине десятого. Успела. Список ушел. Теперь больше уже ничего не сделаешь.

В кафе я бывала теперь раз в неделю – в пятницу вечером, на бесплатном обеде. Ела, болтала, слушала, кто что скажет.

– Майя, в эту больницу тебя все равно не возьмут. Шансов – нуль. Они, если и возьмут иностранцев, то не меньше, чем из Великобритании…

– Майя, тебе надо пойти к Шмидту и поговорить с ним. По МАТЧу тебя не возьмут, они постараются заполниться американцами. Но упускать хороших кандидатов они не хотят. Может быть тебя возьмут вне МАТЧа. Может, он поможет тебе попасть в менее популярную программу… Русских сюда обычно не берут даже экстернами, им сразу говорят: не теряйте время зря, идите в Лютеранскую больницу, идите в Мередиа Гурон. А тебе каким-то образом удалось сюда попасть. Тебе определенно стоит с ним поговорить…

– Майя, мне вас жалко. Вы проделали гигантский труд, и скорее всего напрасно. Зря вы подавали только на терапию. Попробуйте на педиатрию, психиатрию, анестезиологию. Я, кажется, единственная русская в этой больнице, четыре месяца была экстерном в психиатрии, прежде чем меня взяли в программу, но я даже и не думала подавать на терапию, туда конкурс несравнимо больше…

– Майя, кто давал тебе рекомендацию? Тейлор? У него очень хорошее имя, ему верят. Если он говорит, что кто-то хороший – значит хороший. Что он про тебя написал? Этого достаточно, чтобы тебя взяли в программу…

– Майя, ты не сдавайся. Не получится в этом году – пробуй в следующем…

И я качалась между отчаянием и надеждой.

– Майя, давай поговорим по-русски. Я из Индии, кончал мединститут во Львове. Имя звучит похоже на «Саша», так меня все и звали. Приехал сюда, три года потерял – визы не было, не мог в резидентуру попасть. Меня должны были депортировать из страны. Две недели оставалось. Нашел человека, который дал мне работу, помог сделать гринкард. Как только я её получил, на следующий день ушел и поступил в интернатуру. Я буду тебе помогать. Люблю помогать людям. Мне никто не помогал…

После этого, встречая меня, он радостно кричал:

– Как дела? Уже взяли в программу? Нет? Успехов тебе!

Этим вся помощь и ограничилась.

А если стать лаборантом

Пришел март, и я встряхнулась. Что за спячка? Что я себе думаю? Допустим, я никуда не попадаю по МАТЧу. Ковальчук и Дезире звонят в программы и ничего не находят. Что мне делать дальше? Какие есть варианты, кроме бесславного возвращения?

С этим я пришла, наконец, на прием к Шмидту.

– Что вам делать, если вы никуда не поступите по МАТЧу? Мы надеемся, что вы поступите. Если нет… В сколько программ вы подавали заявления?

– В двести.

– И сколько получили приглашений на собеседование?

– Одно.

– Сюда?

– Нет. В Нью-Йорк. Здесь я получила собеседование благодаря доктору Тейлору и, наверное, доктору Смиту.

Он кивнул.

– Можете попробовать пересдать экзамен. Не знаю, сколько программ отклонили вашу кандидатуру только из-за низкой оценки за первый этап. Что касается науки – вы уже говорили с кардиологами?

– Нет.

– Поговорите с Калугой. Это удивительно, сколько людей он знает. Может быть он сможет помочь. Желаю удачи.

Калугу я встретила тут же в подземном переходе. Откуда у него такая фамилия? Украинец? Словак? Чех?

– Вам нужен кто-нибудь, кто не просто занимается наукой, но у кого есть гранты, чтобы он мог нанимать людей. Большинство тех, кого я знаю, или уже на пенсии, или больше не получает грантов. Вы обязательно хотите остаться в Кливленде?

– Мне все равно. У меня нигде никого нет.

– Дайте мне подумать.

С тем же вопросом я подошла к Чизхолму. Потом к Дезире.

– Ты уже говорила с Тейлором?

– Нет. Он и так много для меня сделал. Неудобно снова его дергать.

– Но он сам не придет к тебе и не скажет: Майя, у меня есть для тебя работа. Поговори с ним. Если у него кто-то есть на примете, он тебе посоветует. Невелика услуга. А вообще, почему ты думаешь, что не попадешь в программу? Я на днях видел в синагоге Шварцмана. Он сказал, что ты работаешь просто замечательно.

Я даже разозлилась.

– Знаете, это так легко – думать, что у меня все получится. Делать ничего не надо…

Земля горела у меня под ногами. Я бегала по Кливленду. О чем я думала в феврале? Времени почти не осталось. Научный отдел Университетских больниц. Отдел иммиграции Кливлендского университета. Доски объявлений, отделы найма на работу. Главный геронтолог Ветеранского госпиталя. Через него – к заведующему психиатрией того же госпиталя.