По чужим правилам игры. Одиссея российского врача в Америке - [27]

– А вы не могли бы мне помочь получить собеседование в этой больнице?

– Оставляйте бумаги, я покажу их директору программы. Кто директор?

– Доктор Шмидт.

– Знаю. Он мой друг. Сыновья вместе играют в хокей… Думаю, они дадут вам собеседование. Но оно было бы более эффективно, если бы вы месяц поработали в этой больнице. Хотя бы наблюдателем. Заработали бы хорошие рекомендательные письма от людей, которых здесь знают. Формально вы не имеете права ни работать с больными, ни делать записи в историях болезни, но на это не всегда смотрят. Продемонстрируйте, что вы хорошая! Докажите, что вы лучше американцев! Можете написать заявление прямо сейчас. Наверное, вам было бы лучше всего в кардиологии. Я поговорю с заведующим и перезвоню.

– Спасибо, доктор Смит.

Ищу программы

После этого разговора я попробовала быть агрессивной. Позвонила в несколько программ, куда уже отправила заявления. Ответы были стереотипные. Если мы вами заинтересуемся, то вызовем сами. В больнице Цинциннати меня спросили, какие у меня оценки. 79 и 81. Ваше заявление не будет рассматриваться. Мы принимаем не ниже 84 и 84.

Я пришла в полное отчаяние. Провинциальный Цинциннати! Позвонила Марте. Да, подтвердила она, в Нью-Йорке почти все программы в этом году устанавливают довольно высокие проходные баллы. В крайнем случае, барьер ставят на рубеже 80–80.

– А какие у меня тогда шансы?

– С твоими оценками – мало.

Я попыталась записаться на прием к директорам программ. Черта с два. Вышколенные секретарши отвечали одно и тоже, как автоматы. А вы подавали заявление в нашу программу? Если вы нас заинтересуете, мы вас известим.

Я позвонила в Даллас Джеку-рентгенологу. Он попросил, чтобы я факсом передала свои документы. Передала.

Позвонила урологу – польскому еврею, частный офис которого мы постили в прошлую поездку. Отец вывез его из Польши в тридцать девятом. Медицинский факультет он оканчивал в Мексике, чтобы не попасть на вьетнамскую войну. То есть он тоже был иностранным выпускником. Вдруг поможет.

Он меня вспомнил. Но помочь ничем не мог. У меня далеко не свободный английский. У меня низкие оценки. У меня прошло много лет после окончания института. То есть все объктивные данные не в мою пользу. У него было совсем по другому. И английский – его родной язык. И возвращался он из Мексики к себе домой. Единственно, что он может сделать – посмотреть мои бумаги: хорошо ли они составлены.

Мне уже поздно проверять, как составлены бумаги. Все разослано. Но пусть проверит. Я послала. Он не ответил.

Съездила с Ховардом на церковный ужин. Одна из престарелых прихожанок решила помочь. У неё зять работает администратором в Мемориальной. Подробно расспросила меня. Пообещала изложить все в письменном виде и отдать зятю. Потом копию отдала Ховарду. Письмо начиналось словами: женщина сорока пяти лет…

Сходили в гости к старому рентгенологу – приятелю Ховарда. Он налил нам сухого вина. Пришли две его дряхлые собаки. Одна – слепая, другая – глухая и с диабетом. Доктор вводит ей инсулин. Посоветовался со мной насчет дозы. Он – немец по происхождению. Приехал сюда сорок лет назад. Сейчас уже не представляет, как бы он жил в Германии. Когда собаки умрут, он поедет путешествовать.

– Ты не всему верь, что они тебе говорят, – сказал Ганс. – Когда тридцать лет назад я пришел устраиваться на работу в Мемориальную, они сказали мне, что у них уже двести заявлений. Я попрощался и повернулся, чтобы уйти. Стойте-стойте, – сказали мне, – давайте поговорим. И меня взяли на работу…

– Стоит ли мне соглашаться быть наблюдателем?

– А почему нет? Есть хорошее американское выражение: просунуть ногу в дверь.

Другой приятель Ховарда, тоже старый доктор, врач общей практики. Он не знает никого, кто мог бы мне помочь. У него не сложились отношения с большими больницами, где есть программы по резидентуре. Они его не брали на работу. Им нужны были узкие специалисты, а он хотел заниматься всем. Он слишком любит людей, чтобы интересоваться только желудком или только ушами. Он в восторге от кубинской системы здравоохранения. Этот, как его называют, «кровавый диктатор Кастро» обеспечил всем бесплатную, доступную и квалифицированную медицинскую помощь. А как Соединенные Штаты относятся к Кубе! Он сжег американский флаг на центральной площади Кливленда – в знак протеста. И ему ничего не сделали…

Ховард вспомнил про свою знакомую, активистку в борьбе за мир. Её муж – врач в Университетских больницах. Преподает на медицинском факультете университета. Можно ли мне с ним поговорить?

Мне устраивают телефонный разговор с доктором Вайтом. Он знает обоих директоров программ в Университетских больницах, но рекомендовать меня не сможет.

– Если вам хочется, я могу записать их телефоны, постарайтесь попасть на прием. Но Университетские больницы и Кливлендская клиника – две самые престижные городские программы по терапии. Вряд ли они вас возьмут. Кого может заинтересовать русская? Пожалуй, доктора-геронтолога. Он набирает людей в клиническую ординатуру. У него странная фамилия, похожа на коалу, знаете, есть такая зверюшка в Австралии. Вот его телефон. Еще есть один русский юноша – студент. Может быть вам стоит с ним поговорить? Запишите номер.