По чужим правилам игры. Одиссея российского врача в Америке - [10]
Мне стало как-то неуютно. Саша смотрел с сочувствием:
– Мне кажется, вы поторопились, – и заботливо добавил, – можно ведь и не ходить.
– Фигушки, – сказала я, – деньги плачены.
Зарегистрировались. Нас тщательно сравнивают с нашими фотографиями – в паспортах, и в документах, что им прислали из Филадельфии. Каждому пишут номер стола, за который надо сесть. Зашли. Столы расставлены беспорядочно. Я долго брожу между ними, ища свой. Лера машет рукой из-за двери и исчезает.
Сели. С этого момента здесь единственный язык – английский. Прослушали инструкцию. Нельзя разговаривать вслух, даже с собой. Нельзя иметь никаких бумаг на столе. Выходить только в сопровождении экзаменатора, при этом время не добавляют. Экзамен длится два дня по шесть часов в день, не считая регистрации и инструктажа.
Раздали книги-задания. Они запечатаны с трех сторон, подсмотреть нельзя. В книге 180 вопросов. На ответы три часа. На стене большие часы.
– Сверим время. Вскройте печати. Начинайте работать.
Вскрыла. Читаю. Не знаю. Не просто не могу вспомнить, а НЕ ЗНАЮ. Я никогда этого не читала. Изредка попадается что-то знакомое. Отмечаю галочками ответы в книжке с заданиями. На каждый вопрос предлагают на выбор пять ответов, выбрать можно один. Потом перенесу их на листок для ответов, который и будут проверять. Не знаю. Не знаю. Куда я полезла? Тут надо знать не просто лучше, а на порядок лучше! Вопрос – минута. Время летит. Не успеваю!
Стоп. Это я должна знать. На рисунке – фонокардиограмма. В ответах – пять пороков сердца на выбор. Какому пороку соответствуют такие шумы? Я таращусь на картинку. Шум – диастолический. Из перечисленных пороков он бывает при аортальной недостаточности и митральном стенозе. В ответах есть еще тетрада Фалло. Пытаюсь вспомнить гемодинамику. Рисую схему на полях. В панике замечаю что прошло три минуты. Бросаю тетраду. Надо выбирать из этих двух, в которых я уверена.
Шум изображен постоянный, низкоамплитудный, практически не меняющийся на протяжении диастолы. При митральном стенозе шум короткий. При аортальной недостаточности – убывающий. Ничего не подходит. Ответ ускользает. Если не отвечу на это, на что вообще я могу ответить? Откладываю его. В конце, когда останется немножко времени, я к нему вернусь.
В зале тихо. Периодически хлопает вскрываемая кола или фанта. Многие принесли с собой что-нибудь попить, поесть. Тянут через соломинки соки, щиплют шоколад. Неужели им еще чего-то хочется?
Экзаменаторы ходят между рядами. Точнее, это контролеры. Они сами ничего проверять не будут. Соберут наши контрольные листки и отправят в Америку. Их задача – обеспечить проведение экзамена в точном соответствии с инструкцией. Чтобы в Вашингтоне и в Варшаве все было одинаково. Чтобы в зал никто не прошел под чужим именем. Чтобы строго соблюдалось время. Чтобы никто не пользовался шпаргалками. Хотя какой смысл ими пользоваться? Пока найдешь ответ на один вопрос, пропустишь пять следующих.
– У вас осталось тридцать минут.
Начинаю лихорадочно переносить ответы на листок. Обнаруживаю, что и на это нужно время. Надо было писать сразу! Времени проверять уже нет! Вернуться к отложенным вопросам невозможно.
– У вас осталось десять минут.
Последние ответы я проставляю наугад, не читая вопросов. Руки у меня дрожат. Кружки положено зарисовывать сплошь, мягким карандашом, чтобы компьютер не смог прочитать букву внутри кружка. Этого тоже не успеваю, остаются какие-то неровности, пробелы. Кое-как заштриховываю последний. Все.
– Перерыв на ланч на один час.
Выхожу на улицу. В буфете съедаю безвкусную холодную картошку с кетчупом. Чтобы хоть от голода не трясло. Рядом прекрасный парк. Посреди искусственного озера – средневековый замок… Нужен мне этот замок! Ради него я, что ли, приехала?
Перед входом в зал сталкиваюсь с унылым «хохлом»:
– Ни одного знакомого вопроса! – жалуется он мне.
Вторая книжка. Еще 180 задач, еще три часа. Я уже умнее. Если кажется, что знаю, сразу штрихую кружочек в контрольном листке. Если не знаю, тоже штрихую. Возвращаться будет некогда.
У больного резаная рана шеи выше подъязычной кости. Язык при высовывании отклоняется вправо. Чувствительность языка не нарушена. Какой нерв поврежден: правый языкоглоточный? Левый блуждающий? Правый подъязычный? Левая барабанная струна? Правый язычный? Ответ однозначен: подъязычный.
У генетической женщины (46XX) не хватает фермента, превращающего тестостерон в дигидротестостерон. У неё разовьется: ранная менопауза? Ювенильный остеопороз? Нормальные наружные гениталии? Преждевременное половое созревание? Внутренние структуры из вольфова протока? Я не уверена насчет остального, но третье – верно. Значит, и думать больше нечего.
Как ведут себя школьники младших классов, больные лейкозом: не осознают, что их болезнь опасна для жизни? Косвенным образом дают понять, что они знают о плохом прогнозе? Говорят о страхе смерти с персоналом больницы, но не с родителями? Открыто говорят, что приближается смерть? Предпочитают, чтобы с ними об этом не говорили?
Ну откуда я знаю, как ведут себя эти бедные дети? Отвечаю наугад.
Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Русского писателя Александра Грина (1880–1932) называют «рыцарем мечты». О том, что в человеке живет неистребимая потребность в мечте и воплощении этой мечты повествуют его лучшие произведения – «Алые паруса», «Бегущая по волнам», «Блистающий мир». Александр Гриневский (это настоящая фамилия писателя) долго искал себя: был матросом на пароходе, лесорубом, золотоискателем, театральным переписчиком, служил в армии, занимался революционной деятельностью. Был сослан, но бежал и, возвратившись в Петербург под чужим именем, занялся литературной деятельностью.
«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.
Туве Янссон — не только мама Муми-тролля, но и автор множества картин и иллюстраций, повестей и рассказов, песен и сценариев. Ее книги читают во всем мире, более чем на сорока языках. Туула Карьялайнен провела огромную исследовательскую работу и написала удивительную, прекрасно иллюстрированную биографию, в которой длинная и яркая жизнь Туве Янссон вплетена в историю XX века. Проведя огромную исследовательскую работу, Туула Карьялайнен написала большую и очень интересную книгу обо всем и обо всех, кого Туве Янссон любила в своей жизни.