Плотогоны - [7]

У двери она вспомнила, что хотела задать ему еще какой-то вопрос, и вернулась.

— Вы знаете, что нам прислали нового программиста?

— Мне говорил Метельский, — равнодушно сказал Кунько.

Тогда все ясно: Метельский — главный инженер управления, руководство. Только не излишне ли спокойно относится к вопросу сам Кунько?

— А что, стоящий это парень? Как думаете?

— Кто? Новенький? — переспросила Антонина и вместо ответа пожала плечами. Выходя, она ощущала на себе внимательный, какой-то особый взгляд Кунько: во всяком случае, не такой, каким смотрят руководители на подчиненных.

II

На скамье возле входа в сквер Алексея не было. Антонина поискала глазами — может, куда-нибудь отошел, может, опаздывает. Если он не мог прийти, то обязательно предупреждал — звонил по телефону или заезжал к ней до конца рабочего дня. Значит, что-то случилось. Да, в конце концов, у него тоже могут быть какие-то незапланированные, срочные, и неотложные дела — вот потому и задержался.

Одной идти домой не хотелось, и Антонина решила заглянуть в соседний гастроном — кой-чего купить, а к тому времени, может, подойдет и Алексей. Так она и сделала. Стояла в очереди за мясом, за молоком и все высматривала мужа, не покажется ли на той стороне улицы. Однако он не приходил, и Антонина решила больше не ждать.

Дорога домой занимала у них с Алексеем минут двадцать пять — тридцать. Сначала они шли сквером, потом шумной, дымной от машин улицей эту улицу они старались пройти как можно скорее, — затем, повернув налево, попадали на тенистую старую улочку с высокими тополями и потемневшими от времени трехэтажными домами. Она приводила их в другой сквер, тут был небольшой, но издавна полюбившийся им кинотеатр, где шли фильмы, которые они не успевали посмотреть. Ходить в кино не очень-то хватало времени, поэтому Антонина с Алексеем старались выбирать фильмы, одобренные знакомыми. В центральных кинотеатрах они уже не шли, и посмотреть их можно было только вот в таких, как этот, и Алексей называл в шутку их набеги в кино «культурой с гарантией».

Возвращаться с Алексеем домой после работы, неторопливо идти, разговаривая и смеясь в ответ на очередную его шутку, Антонина очень любила, и когда подходили к их дому, она, по-детски насупившись, разочарованно говорила, что стоит он очень уж близко… Алексея посмеивался и обещал, что новую квартиру они получат в самом дальнем конце города, чтоб можно было топать туда на своих на двоих часа три, не меньше…

Эти полчаса после работы были для Антонины, пожалуй, самыми лучшими из всех двадцати четырех часов суток. В такие минуты она с особой остротой ощущала слаженность своей семейной жизни, необыкновенную благожелательность судьбы, наделившей ее такой светлой, такой долгой, такой продолжительной и надежной любовью, и, идя рядом с Алексеем, ощущая его умную, неизменно слегка ироничную, но такую добрую улыбку, слыша его мягкий, чуть глуховатый голос, целиком доверяясь его теплой, крепкой руке, стараясь попадать в ногу с ним и очень скоро сбиваясь, Антонина как бы снова и снова переживала первые, самые первые мгновения своей любви, снова и снова возвращалась в молодость, и когда ей говорили, что она выглядит значительно моложе своих лет, загадочно улыбалась, вспоминала эти минуты совместного возвращения домой с работы и верила, что как раз они и помогают ей оставаться молодой.

Тогда она училась на четвертом курсе, после последнего экзамена во дворе общежития как-то стихийно начались танцы, и они с подругой тоже пошли посмотреть и остановились чуть в сторонке, глядя на танцующие пары. Было уже темно, около двенадцати ночи, танцы начались после факультетского вечера, и танцевали потому, что очень не хотелось расходиться, и расходиться не на день-два, а разъезжаться на несколько месяцев, до первого сентября.

Высокий незнакомый парень пригласил Антонину на танец. Она показала на подругу: не могу, мол, оставить одну. Парень повернулся и через минуту привел своего товарища, который пригласил подругу…

Был вальс, было очень легко на душе после тяжелой и трудной сессии, перед долгим-долгим, казалось, бесконечным летом. Парень танцевал хорошо, легко кружился, в такт музыке вел ее среди кружащихся, мелькающих перед глазами все новых и новых пар, наклонялся к ней, что-то говорил, и Антонина кивала головой, тоже что-то говорила, теперь уже ни за что не вспомнить, о чем, много смеялась, и парень пригласил ее и на следующий танец, даже не отведя на место, где Антонина стояла с подругой, потому что музыка почти не прекращалась.

Антонина словно охмелела от этих танцев, от слов парня, его глуховатого и низкого голоса, от чудесного, никогда прежде не знакомого, молодого предчувствия счастья. И потому она и не думала торопиться домой, где ее ждала мать, не стала даже искать подругу — пошла вместе с парнем по гулким, дышащим прохладой улицам ночного города. Он накинул ей на плечи свой пиджак, потом осторожно обнял за плечи, и так они кружили по притихшему, таинственному и сейчас какому-то незнакомому городу, где Антонина прожила все свои двадцать лет. Парень читал стихи, он знал очень много стихов, и Антонина не переставала этому удивляться, как очарованная слушала певучие слова, что, казалось, возникали из частых, взволнованных ударов сердца, из тихой мелодии, разлитой в несмелом, таинственном шелесте молодой листвы.