Плотогоны - [4]

— А ты скажи, пожалуйста, за что сняли Белячкова? А? Не знаешь? А именно за то, что не смог ответить как раз на те вопросы, которые ты задаешь мне… Ты — руководитель, вот и обязана выяснить все «что?» и «почему?». Я же только принимал участие в разработке алгоритма. И тут, как видишь, все правильно.

Он откинулся на спинку стула, сложил на груди руки и, будто забавляясь, стал следить за нею взглядом.

— Слушай, Шлык, — снова повернулась к столу Антонины Курдымова. Ее темные, глубоко посаженные глаза сверкнули недобрым светом. — Что ты тут выпендриваешься? Ты работал с Белячковым? Работал. Считался его заместителем? Считался. Тебя и теперь как будто никто от этих обязанностей не отстранял. Так вот: если что знаешь — говори; если же нет — мотай в свой угол и помалкивай.

В отделе мало кто решался конфликтовать с Курдымовой, поскольку слова, иной раз излишне резкие, постоянно слетали у нее с языка. Шлык ничего ей не ответил, только сразу же переменил позу, снова положил на стол локти…

— Ну, хорошо, — Антонина продолжала разговор со Шлыком, словно не слышала слов Курдымовой. Однако слова ее все же ослабили внутреннее напряжение, приглушили злость, и теперь она говорила со Шлыком спокойно, стараясь убедить его, доказать свое. — Давай посмотрим на алгоритм. В задаче не установлено количество справок, не сказано, как часто они меняются. А от этого, сам понимаешь, зависит, потребует ли программа корректировки. Может, корректировку легче будет сделать вручную.

— Вот пристала. — Шлык уже сбавил тон. Подействовали въедливые вопросы Антонины, ее спокойный, деловитый тон. Голос его стал возмущенно-капризным. — Ты, как видно, хочешь, чтоб алгоритмом, ходом решения задачи были предусмотрены все мелочи. Но где ты видела подобный алгоритм? Возьмемся непосредственно за эксплуатацию задачи — тогда и обнаружатся все просчеты, все детали.

— А мы и должны не сегодня завтра приступить к эксплуатации. — Антонина потрясла стопкой бумаг, лежавших на столе: — Погляди: программы написаны, отлажены, но самого главного — технико-экономического обоснования задачи — у нас нет. Хотя это, насколько я знаю, в первую очередь должны были сделать те, кто разрабатывал постановку задачи. Дальше. Не оговорено, какою должна быть корректировка задачи по месячным отчетам, какою — по недельным. Это, по-твоему, тоже мелочь?

Все ж не впустую она целый день камнем просидела над программами. Шлык растерянно заморгал маленькими глазками за толстыми стеклами очков — у него было слабое зрение, кажется близорукость.

— Ну, знаешь, я делал то, что мне велели. За всю задачу отвечал Белячков… Он был руководителем. — Шлык понял, что в сравнении с Антониной выглядит не очень-то выгодно, — та держалась решительно и уверенно — и снова попробовал заговорить высокомерным тоном. — Однако рассуждаешь ты будто прокурор. Так не пойдет. Прошу учесть: сейчас я веду самостоятельную работу и к этой, — он брезгливо оттолкнул от себя бумаги, — имею весьма далекое отношение.

— Ничего, приблизим, — ответила. Антонина.

Еще совсем недавно, ломая голову над задачей, прокручивая в мыслях и проверяя каждую программу, она многого не могла понять. Несоответствия же, неточности, какие находила, относила за счет своей неспособности постигнуть весь механизм задачи, усмотреть практическое значение каждой программы. Это доводило до отчаяния, до сознания своей беспомощности и неосведомленности. Не может же быть, думалось ей, чтоб такой опытный практик, как Игорь Белячков, и такой вдумчивый, глубокий теоретик, как Геннадий Шлык, допустили столько ошибок, притом грубых, бросающихся в глаза… Даже в голове не укладывалось, что они могли предложить такое громоздкое, математически неграмотное решение. Она сомневалась в своих предположениях до самой последней минуты, покуда не увидела подтверждения своим мыслям в словах, во всем поведении Шлыка. Чем он руководствовался, на что надеялся — в этом Антонина попытается разобраться позднее. Теперь же вот что… В какое-то мгновение, ну просто на глазах пропал, растаял тот Геннадий Шлык, которого она знала раньше, — умный, начитанный, немного задиристый, авторитет в своем деле…

— За разработку алгоритма ты отвечаешь вместе с Белячковым. Тот уволился, но ты — здесь…

— Хочешь сказать, что следует увольняться и мне, так, что ли? — Шлык все еще пытался придать своим словам высокомерную насмешливость, с какой он начинал разговор. Но Антонину уже нельзя было убедить в том, чего, оказывается, не было и в помине, — в профессиональной добросовестности Шлыка. Перед ней сидел растерянный, изобличенный в небрежном отношении к делу работник, который тем не менее старался выглядеть лучше, чем мог на то претендовать, и от этого он становился еще менее привлекательным.

— Брось говорить глупости, — сказала она. — Уволиться ты сможешь только тогда, когда исправишь все, что здесь наворочал. Жаль, что нельзя посадить сейчас рядом с тобой и Белячкова…

— Ну, это мы еще посмотрим. — Шлык встал и перенес стул на прежнее место. — Не с того конца начинаешь, товарищ руководитель.

— С того, с которого нужно, — вместо Антонины ответила Курдымова. Проговорила она эти слова, правда, добродушно-ворчливым тоном, да еще и подмигнула Антонине: так, мол, так, правильно песочишь этого задаваку.