Плотогоны - [2]

Шрифт
Интервал

Но она ведь еще со времен учебы на курсах помнит, как решаются такие задачи, даже в конспекте есть подобный алгоритм — там все просто и понятно. Почему же так трудно разобраться в рабочем, конкретном задании? Что она упустила, чего не поняла, не приняла во внимание?..

Упругим порывом налетел ветер, принес запахи трухлявого дерева и еще чего-то неприятного, напоминающего застарелую гарь от разобранной печи. Это тянуло от соседнего дома, стоящего в глубине двора. Его уже начали сносить, сквозь пустые темные проемы окон и дверей видны были оборванные обои, они также шевелились на ветру. И этот двор, и этот довоенный двухэтажный дом доживают последние дни. Сейчас тут грязно, неприглядно, по двору раскидан битый кирпич со следами побелки, ветер кружит какие-то бумаги, серую пыль от сносимого дома, сухой осиновый лист, и только там, куда падает сейчас тень от осины, на вымощенной площадке посреди двора, трепещут светлые пятна солнца.

Интересно, останется ли эта осина, когда вместо состарившихся, вросших в землю двухэтажных домишек тут начнется большое строительство? Пусть бы оставили… Вон сколько тени дает это высокое старое дерево, как широко раскинуло оно шатер листвы.

Антонина ласково погладила гладкую кору осины и направилась в контору — в небольшую, собственно, комнату с потемневшими, облупленными стенами, которую им выделили на время, до поры, когда переедут в новое помещение. Говорят, переезжать собираются вскоре после Нового года. Хоть бы уж поскорей…

В узеньком коридоре она приостановилась у потрескавшегося зеркала, висевшего над водопроводным краном и раковиной. Зачем здесь это зеркало и эта раковина, точно сказать никто бы не смог. Остались, как видно, еще с тех времен, когда тут были многокомнатные квартиры-скворечники по пять-шесть семей в одной.

Антонина поправила прическу — темную крутую волну надо лбом, подобрала волосы и с боков — те, что выбились из-под заколок. Молодое, чуть усталое лицо, смотревшее на нее из зеркала, понравилось ей. Нужно было бы только слегка подкрасить губы, но помада осталась в сумочке. А так все как будто в порядке. Подведенные синей тушью серые с зеленоватым отливом глаза, чуть припухлые губы — нижняя словно бы капризно изгибается, отчего над подбородком образовывается небольшая, однако глубокая складка — она подчеркивает, оттеняет аккуратную, закругленную линию подбородка. Вообще-то лицо у нее еще по-девичьи нежное и чистое. Вот только нос излишне вздернут — как говорится, картошкой. Но нельзя сказать, чтоб и он портил общее впечатление. «Так что, — успокоила себя Антонина, — можешь смело делать заявку лет на двадцать пять. Те же пять, что остаются разницей между твоими истинными годами, придержи про запас — авось когда-нибудь пригодятся. Только в работе, которую подкинули тебе сейчас, пригодятся, кажется, очень скоро. Вон уже сегодня какой усталый вид… Так что вскоре будешь выглядеть и на все тридцать, если вообще не на тридцать пять…»

В глубине коридора кто-то кашлянул. В полумраке вспыхнул огонек сигареты. Антонина вгляделась и увидела желтую, крест-накрест зашнурованную рубашку.

— Это вы? — узнала она парня, которого привела инспектор отдела кадров. — Ну, пошли поговорим.

Когда он сел на стул перед ее столом, Антонина стала задавать обычные в таких случаях вопросы:

— Как вас зовут? Образование? Где работали?

Парень вскинул вверх голову, будто старался что-то вспомнить, потом нерешительно, неуверенно проговорил:

— Зовут, кажется, Сергей Васильевич. Фамилия как будто Тимченко… Да, да, так и есть: Сергей Васильевич Тимченко. Образование — неполное высшее. Плюс курсы программистов при заводе вычислительных машин. По специальности не работал.

И улыбнулся — просто, бесхитростно, словно просил не обращать внимания на его дурашливость. Антонина едва сдерживалась, чтоб не сказать что-то неприятное этому, бог весть откуда появившемуся шуту… Но только спросила:

— Бывают припадки склероза? Или же недавно поменяли имя — не успели запомнить?

«Глаза у него все же наглые, — подумала она при этом, — наглые и какие-то слишком уж спокойные. Да и почему он такой худой? Скулы вон обтянуты кожей, будто пергаментом. И кто принял его на работу, даже не сообщив предварительно руководителю группы, не посоветовавшись со мной? И почему именно я должна говорить с ним? Есть же начальник отдела, скоро должен вернуться…»

Но снова спросила:

— Говорите, что у вас неоконченное высшее образование… Где учились и когда?

Парень вытянул длинные ноги, так что они уперлись в соседний стол. Модные, на толстой платформе туфли…

— Видите ли, — начал он со спокойной уверенностью фокусника, знающего наперед, какое впечатление произведет его фокус, — занесло в ветеринарный институт… Потом привлекла философия… Поступил, однако тут же выгнали. Совершил аморальный поступок — напился в общежитии. Не то что напился — видите ли, я вообще-то не пью, — но так уж случилось…

Антонина заметила, что все в комнате оторвались от своих дел и смотрели на парня как на какое-то диво — кто откровенно посмеиваясь, кто с недоумением и тревогой: что еще может выкинуть этот волосатик?


Рекомендуем почитать
Лена

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Журавли покидают гнезда

Этот роман — дань памяти людям, боровшимся за молодую Советскую республику в Приморье.В центре романа судьба двух корейцев — рикши Юсэка и его невесты Эсуги, в поисках счастья покинувших родные края. В России они попадают в революционный отряд, возглавляемый русским командиром Мартыновым и комиссаром — кореянкой Синдо Ким. Юсэк погибает, защищая жизнь комиссара Синдо.


Аполлон среди блатных

В авторский сборник «Очерки преступного мира» вошли рассказы о реальной колымской жизни: о людях, характерах, правилах и законах. Варлам Шаламов представил целую галерею характеров «героев» преступного мира.


Биробиджанцы на Амуре

Повесть «Биробиджанцы на Амуре» рассказывает о небольшом эпизоде из трудовой жизни крестьян-новосёлов — заготовке сена, ведущегося группой переселенцев на отрезанном наводнением острове. Повесть заканчивается победой энтузиастов-косарей: сено скошено и заскирдовано, смертельная опасность, грозившая отрезанным на затопленном острове людям, миновала; сложился и окреп испытанный коллектив коммунаров, готовых к новым сражениям с дикой тайгой.В остальных произведениях, входящих в этот сборник (за исключением двух последних рассказов, написанных на войне), тоже изображена борьба советских людей за освоение Дальнего Востока.


Стадион в Одессе

«Дерибасовская теперь называется улицей Лассаля. Это улица лучших магазинов города. Она обсажена акациями. Одесситы много говорят об акации: «Вот подождите, расцветут акации…»Сейчас акации цветут и пахнут. Это – прозрачное дерево с очень черным стволом. Цветок акации кажется сладким. Дети пробуют его есть.С улицы Лассаля мы сворачиваем на превосходную Пушкинскую улицу…».