Плотницкая готика - [55]
На нём не было пиджака, тот всё ещё оставался, где уронили, на кресле в гостиной, и при взгляде сзади его плечи словно опадали, поджимались, теряли материальность, пока он встал посмотреть утреннее появление старика на углу со метлой в одной руке и расплющенным совком в другой, словно на церковную службу. — Тогда почитай. — сказал он. — Бери и почитай.
Взамен она просто сказала — Ты же не выкинешь и это?
— Почему бы и нет! Он смял оттуда страницу, протянул — что это по-твоему, насыщенная опьяняющая проза? яркие наблюдения? исследующие тёмные страсти сокрытые в человеческом сердце? Экстатические, Бог знает какие, возвышенные метафоры? несостоявшийся гений? тот слабый проблеск истины о которой ты забыла спросить? Это глава школьного учебника вот что это, глава о формах жизни палеозойской эры полмиллиарда лет назад. Этим я занимался когда начинал здесь жизнь заново, писал для учебников, для энциклопедий вот и всё. Все эти шкафы? Я собрал их сам, много лет не видел свои книги всё хранились в коробках, я сделал пол и потолок, я здесь выложил весь пол, в итоге таращился в окно на этого старика в его проклятом богослужении по направлению к мусорному баку с таким видом будто он делает что-то полезное пока я, пока он наконец не выгнал меня из дома.
— Но он, вот этот старик? В смысле ты его знаешь?
— Знаю ли я! У окон колыхнулось облако дыма, и он наклонился затушить сигарету — каждый раз как поднимаю глаза, вижу его там каждый раз как поднимаю глаза делает вид будто делает что-то стоящее глянь на него, десять опавших листиков в проклятом совке всё ещё пытается доказать что он здесь ради какой-то цели? Не спеши милая колесница[109], таращится на эту туалетную бумагу грядёт унести его домой господи боже, а ты говоришь голые разрушенные хоры?[110] Так вылупился будто слышит их нежные голоса[111], вот тогда я и начал пить с утра.
— Нет но вся эта работа, в смысле я не понимаю при чём тут…
— Потому что это всё то же самое! вот… он порылся в другой кипе, — статья о Дарвине в энциклопедии для старшей школы, видишь синюю ручку? Урезали от тысячи шестисот слов до тридцати шести, теория эволюции сократилась от трёх тысяч до ста десяти в следующем издании вообще не будет. Происхождение жизни заслужило двадцать восемь, двадцать восемь уклончивых слов послушай… у него была книга, или то, что от неё осталось, с вырванными страницами — вот что они теперь просят, послушай. Одни верят, что эволюция объясняет разнообразие организмов на Земле. Другие не верят в эволюцию. Они верят, что различные типы организмов созданы как они есть. Никто не знает точно, сколько появилось разных видов живых существ. Никто не знает точно сколько самодовольных безграмотных идиотов втюхивают друг другу эту галиматью вот ещё, ты послушай. Другая теория о сотворении вселенной со всеми формами жизни называется теорией особого творения и отводит критическую роль Богу. В некоторых школьных системах требуют преподавать наравне теории эволюции и особого творения. Это кажется здравым подходом ввиду спорной сути гипотезы. Здравый подход! Он метнул книгу в коробку, — найдёшь их учебник по биологии, поищешь геологические эпохи? ископаемые останки? Ничего. Палеонтология? Да самого слова нет, просто исчезло. Вот тогда я и начал наливать и смотреть на старика снаружи, смотреть как он пытается сделать вид будто у него есть проклятая причина вставать по утрам… Он потянулся к бутылке, но так и стоял, положив на неё руку — сейчас, посмотри на него сейчас. Видишь как двигаются губы когда он останавливается удержать равновесие? Имя мне смерть, я последний лучший друг[112] стоит там с проклятой метлой оправдывая существование которое никак его не отпускает, как холодны твои руки, смерть. Приди согрей их у моего сердца[113] Боже, как же я научился его ненавидеть.
Теперь она следовала от чёрной полоски к белой, пристально, словно склонилась над пяльцами. — Как бы он удивился, сказала она наконец. — В смысле что ты его ненавидишь, он этого даже не знает. Он бы изумился…
— Изумился бы если б я пошёл и толкнул его под машину чтобы освободить от мучений. Я об этом подумывал.
— В смысле так ведь и делают те люди из газет, когда говорят что им приказал Вог? Она положила морду шкуры на колено, просунула палец в дырку на месте глаза — потому что разве не странно. В смысле когда думаешь что все кузнечики наверняка думают просто то же самое но в смысле когда столько людей, миллионы и миллионы людей повсюду, никто не знает что знают все?
— Что там знают твои кузнечики это одно, об этом не услышишь от самок, они практически немые, а вот самцы…
— Я говорю не о кузнечиках! Я, в смысле как раз об этом я и не говорю я говорю о тебе, о том что знаешь ты и больше не знает никто потому что в этом же и есть суть литературы нет? Я не писатель миссис Бут а я имею в виду многие могут писать обо всём этом, о кузнечиках и эволюции и окаменелостях имею в виду но о том что знаешь только ты вот что я имею в виду.
— Может как раз от этого и хочется сбежать. Может как раз это поедает тебя поедом, твоя звезда с мощным телескопом чтобы смотреть на отца с его джек-рассел-терьерами, я тебе скажу что увидел бы сам если бы сидел там с тобой. Я бы увидел как лежу под грузовиком лишь бы убраться с палящего солнца, грузовик сломался и мой пацан сбежал, просто улизнул в ночи. Я же тебе говорил все считали меня сбрендившим когда меня привезли, когда я говорил про золото, я и был сбрендившим. Два-три дня жаришься там заживо, пьёшь ржавую воду из радиатора грузовика и я был в бреду но поклялся себе что если всё это пройду то запомню что произошло на самом деле. Что от сумасшествия меня уберегло только знание о том что я схожу с ума но оно всё-таки там, золото правда там. И когда через двадцать лет его нашли это уже не имело значения, доказательство что я был прав, всё это не имело значения. Значение имело только то что я выжил потому что поклялся запомнить что произошло на самом деле, что никогда не оглянусь назад с каким-нибудь романтическим взглядом просто потому что был тогда молодым дураком но что я это сделал. Я это сделал и я выжил, и так было впредь и может это самое сложное, сложнее чем когда в судный день тебя втягивает в облака на встречу с Господом или когда возвращаешься с Великим Имамом потому что эта выдумка только твоя собственная, потому что ты потратил на неё всю жизнь, то кто ты есть и кем был когда было возможно всё, когда как ты сказала всё ещё было таким каким и должно быть как бы мы при первой же возможности ни извратили и потом придумали себе в оправдание новое прошлое, сидя на Собачьей звезде не это ты мне говорила? что увидишь в свой мощный телескоп именно это? как тебя соблазнили на чьих-то похоронах в тех восьми-девяти световых годах и что ты будешь смотреть то что произошло на самом деле? На кухне зазвонил телефон. — И произошло ли?
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).