Плотницкая готика - [53]
— Это какой-то твой…
— Никто! просто, он просто проклятый пацан который раньше, чахлая бородка и сандалии сидел на полу и болтал о постройке плавучего дома, об острове Пасхи, о пейоте и её глаза при этом так и светились, это его проклятое превосходство и, наливаешь виски закуриваешь сигарету сидишь как пария а он скатывает косяк они курят по очереди и она разливает вино нет, нет он не хотел ничего плохого но она, да и она тоже но я, но ревность помогает продержаться ночь когда просыпаешься один. Включаешь свет, наливаешь и бродишь по пустому дому есть хотя бы ревность, есть хотя бы тот кому в воображении рвёшь бородку, разбиваешь рожу, встаёшь над ними голыми в постели с дымящимся пистолетом в руке пока она наверняка где-то там одна моет тарелку гадает какого черта делать завтра нет, нет вот для чего нужна ревность. Это как прижигать рану, даже когда наконец ясно что на самом деле ничего не было но зато твоя ярость помогла продержаться.
— Никогда такого не испытывала сказала она, — в смысле это всегда что-то из книжек или фильмов потому что, потому что я никогда не могла такое испытать потому что не из-за кого было ревновать пока, в смысле ты же не думаешь что она просто сюда придёт? В смысле прямо сейчас? просто внезапно окажется на пороге и просто войдёт? Потому что она, потому что все эти замечательные вещи, словно пока они остаются так как она их оставила она может просто войти и ты даже не заметишь что она отсутствовала… её ладонь пробежала по его икре, когда она прижала его руку коленом. — Ты мог бы написать об этом… кончики пальцев холили его лодыжку — в смысле, ты мог бы написать об этом.
— Мог бы? Танцевать, говорить, одеваться и раздеваться; мудрецы притворились Что летние букашки достойны зависти…
— Это ещё что.
— Племя кузнечиков вопит: «Что нам Будущее, когда мы умрём?» Ах, кузнечики. Смерть — лютый жаворонок…
— Да это замечательно, в смысле это ты написал?
— Ну я… его голова приподнялась взглянуть вдоль своей долговязой наготы на её, обрушившую рыжий каскад у его ног, — нет вообще-то нет, на самом деле это стих одного…
— В смысле ты когда-нибудь видел как они спариваются? Кузнечики, богомолы что-то в этом роде они были такие, они были такие тщательные… её пальцы прошли вдоль её кости, — у тебя такие замечательные лодыжки правда же, нет волос так чисто и гладко прямо досюда… по его икре, взбираясь мимо колена выше, перебираясь на него, захватывая преимущество поднятыми пальцами, накапливающими корневые волоски на подъеме, наполняющих кольцо пальцев — когда я однажды видела по телевизору они были такие, просто такие элегантные… её рука в подъёме и падении, подъёме и падении, как раздробленный листьями солнечный свет взбирался ей на плечо, отпадал, когда она опускалась, поднимался и отпадал, её палец прошёл вдоль набухшей на этом твердеющем подъёме вены до свирепой расщелины венца, где самый кончик языка вывел блик капли, пойманный в солнечном свете над её плечом задержавшемся, удерживавшем, словно фокусируясь — что это… и вместо кончика языка пытливый край ногтя — смотри, вот тут, тут как будто был маленький шрам на…
— Ну а что это ещё может быть! Господи боже не знаю, боевой шрам, лежу тут как один из твоих пришпиленных кузнечиков что это, что это, исследуешь каждый проклятый…
— Но я не хотела… и её рука крепко сжалась, добыча разбухла в цвете ярости, она поднялась, восстанавливая равновесие, потянувшись к телефону — Кто, алло?.. Сглотнула и прочистила горло. — Да кто, кто… лишилась дыхания, — что?.. Но я же пыталась! Пыталась с ним поговорить но он… Двадцать пять долларов были последним взносом да, это… Нет так хватит, хватит! у вас, у вас нет права так звонить и, звонить и так меня изводить мистер Штумпп, я пыталась поговорить с доктором Шаком о своём состоянии о его медсестре о той консультации а он даже не слушал, просто говорил счёт почему вы не оплатили мой… Ну хорошо же хорошо! Так ему и скажите скажите пусть возьмёт свой сраный счёт и она грохнула трубкой, задрала колени и спрятала в них лицо, переводя дыхание.
— Рад что я не мистер Штумпп.
— Несмешно! Она обернула простыню вокруг плеч, и через её тело дохнула дрожь — это, это врач дурацкий врач… и она исторгла из себя все беззакония, перенесённый от рук доктора Шака и его персонала, его — гадкой медсестры которая наорала когда у меня начался спазм и, и… всё ещё, сейчас, с трудом переводя дыхание, прижавшись лицом к коленям, комплексная консультация он послал результаты не тому не тому врачу если вообще посылал и медкарта сказали что пошлют а не послали а эта подробная — что он назвал подробной медицинской историей я его и пяти минут не видела он торопился в Палм-Спрингс, играть в гольф в Палм-Спрингсе и потом этот мистер Штумпп, этот коллектор мистер Штумпп он передаёт дело адвокату доктора Шака мистеру Лопотсу если я не соглашусь и не пошлю им сотню долларов придётся пообщаться с мистером Лопотсом и он, это несмешно несмешно! И как бы ни была мала её ручка, она смогла сложить в кулак и ударить его по плечу, ударить ладонью.
— Нет-нет-нет, мистер Штумпп? Мистер Ло…
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).