Плотницкая готика - [19]

Она привстала, поправила простыню, натянула на себя одеяло. — Не забудь оставить мне на следующую неделю тридцать долларов.

— В большинстве случаев никакой чёртовой разницы не было… он повернулся, потянув с собой одеяло и простыню. — Раненые из зон боевых действий, они всё равно в основном были черномазыми.

— И доллар на проезд… она сорвала обратно свою долю одеяла. — Пятьдесят центов в каждую сторону.

Веки сомкнулись от отблесков уличных фонарей, разбросанных по стене, пустому зеркалу, это мало что изменило: погоня продолжалась в том, что сходило за сон, уносивший с собой то, что сходило за время, когда наконец, со снова широко распахнутыми глазами, полными движением тихим, как дыхание подле, она спустилась со своего края кровати и вернула комнату и собственное лицо к пепельной жизни на вьющейся лавровой аллее, спускавшейся к изгороди и завершавшейся большим каштаном, опоясанным скамьей. Запахнула одеяло из-за внезапного порыва дождя в окно, размывшего по стеклу свет фонарей, и её глаза потускнели и снова расширились при виде хлещущего ливня: что произошло с ночью? Всё во мраке; и что растревожило каштан? он гнулся и стонал, пока на лавровой аллее ревел ветер, близко и громко грохотал гром, часто и ослепительно сверкала молния, ударив в большой каштан у подножия сада и расколов его пополам.

Река таилась в тумане, который густо висел с самого утра, изображая медленный подъём почтальона по чёрному притоку дороги в виде дрейфом силуэта, что толкается шестом на воде, влекомый неизменным течением вдоль набрякшего листвой берега к порогу, выступавшему причалом, куда ранее она выскочила, словно бы случайно, чтобы перехватить почтальона прежде чем тот достигнет ящика; и где теперь, когда она снова вернулась протирать окно алькова сырыми комками бумажного полотенца, её хмурый взгляд свёл к отдаленной тени запинающийся ритм того старика на углу, с его расплющенным совком. Дождь, двухдневный, нанёс повсюду листьев и даже отломанную ветвь, плывущую по тёмному течению под окном, где её движения резко оборвались, хмурый взгляд широко раскрылся при виде фигуры в увядшем дождевике, надвинувшейся так близко, что уставилась ей прямо в лицо. Она восстановила дыхание и равновесие и только спустилась со стула, как раздался стук в дверь. Приоткрыв на ладонь, она увидела протёртые рукава дождевика, приперла дверь ногой. — Да? что…

— Миссис Бут?

— Вы от, вы мистер Штумпп?

Он просто посмотрел на неё. Лицо казалось истощённым, как и протянутая ей рука казалась лишённой цвета, что когда-то мог быть сильным загаром. — Меня зовут Маккэндлесс, сказал он с интонацией пустой, как его взгляд, — вы миссис Бут?

— Ах! Ах да входите… но её нога придерживала дверь, пока ту всё равно аккуратно не отворили, — я не…

— Я вас не потревожу, он вошёл, глядя мимо неё, оглядывая комнату и вещи в комнате, определяя их расположение, так же, как только что глядел на неё, оглядывал её, чтобы определить её место. — Пришёл за кое-какими документами, я вас не потревожу.

— Нет я рада что вы, наконец с вами познакомиться, мы гадали…

— Приходил на прошлой неделе не смог войти, бросил по дороге мимо неё на кухню, — новый замок на двери не смог войти.

— Да знаю да, нам пришлось вызвать сантехника чтобы…

— Я слышал.

— В смысле если бы мы знали как с вами связаться, если бы вы просто позвонили перед тем как…

— Неважно, просто проклятые хлопоты.

— Да, ну это, в смысле для нас это тоже хлопотно мистер Маккэндлесс, если бы вы оставили адрес, телефонный номер какой-то способ связаться, шла она за ним по пятам. — Ваша открытка насчёт печи мы даже не знали в какой вы стране, как же тут выслать новый ключ. Я даже сейчас не могу вас впустить, сантехник…

— У меня уже есть… даже достал, гремел навесным замком.

— Да, ну, ну хорошо значит вы звонили агенту, если бы мы знали где вас найти, вам то и дело звонят а мы не знаем куда…

— Кто.　

— Звонит? Не знаю. Налоговая. Не знаю кто ещё. Звонят и бросают трубку. Только я начинаю просить оставить сообщение на случай если вы дадите о себе знать они бросают трубку. У вас ужасно грубые друзья.　

— Может и вовсе не друзья, миссис Бут… он отодвинул дверь в сторону, задержался, заглянув внутрь. — Между прочим можете отключить телефон если угодно, раздалось через плечо, — агент говорил вы хотите его оставить пока не подключите свой, мне он не нужен. Могу сейчас же позвонить и отсоеди…

— О нет я не это хотела, я хотела сказать можете оставить если угодно да я совсем не против отвечать, просто если бы мы знали как вас найти, что ответить грубые звонки и на порог заявляются такие же грубые люди я не могла… она осеклась, разговаривая с его спиной, ссутулившейся в проёме, чтобы закурить, прикрыв ладонью, будто на ветру, будто ёжась на каком-то мрачном утёсе, палубе корабля. Кто это заявляется, поинтересовался он.

— Только, ну был только один но весьма неприятный, даже не представился, в смысле фамилию не сказал только имя не помню какое. Только его круглые злые глазки он был в пёстром пиджаке и какой-то жёлтой…

— Чего он хотел? раздалось из открытой двери.

— Поговорить с вами, сказал только что хочет поговорить с вами, ответила она внутрь комнаты, где возвышались стопки книг, прислонённые к резной орехового дерева колонне, до самых завитков, к ножке чего-то, к буфету, к серванту, стояла неподвижно и оглядывалась, будто искала, чем заняться, оправдать свое присутствие на кухне, собственной кухне, в собственном доме, стояла с пустыми руками, глядя на телефон, пока тот не зазвонил. — Да? Да это говорит… А… голос упал, она отвернулась от пустого дверного проёма, — приём у доктора Террановы, да… Нет это в связи с, с моим… она дошла до конца стола, насколько позволял провод — в связи с крушением самолёта да но не, в смысле не мой иск а моего мужа… голос стал ещё тише, — его сопутствующий иск ввиду неисполнения моих, моих обязанностей из-за травм… что? Нет-нет моих, моих супружеских обязанностей ввиду… Что, сейчас? или когда это произошло… и почти шёпотом — сколько мне лет, сейчас мне тридцать три, я… нет я сказала трид… Нет сейчас не могу, сейчас не могу рассказать всё вам лучше… нет вам лучше перезвонить.