Пластилиновое Прошлое - [8]

Я лежал погружённый в чёрный ил, а вечно голодные рыбы с холодными глазами и блестящими боками не испытывая страха прикасались к моему обнажённому телу раскрытыми безмолвными челюстями, похожие на бездомных псов, обнюхивающих выброшенную на помойку снедь. Их скользящие прикосновения вызывали во мне судороги отвращения, пронизывающие всё тело электрическим током. Но я был бессилен. И рыбы пользовались этим, становясь настойчивее и злее.

Где-то в непознанных глубинах сознания плакала девушка, некогда любимая мною. Я помню, она умела говорить, трогательные нежные речи, пробуждавшие даже в такой чёрствой душе как моя, скрытые струны прекрасного. Она дарила мне свои ласки, прощая бестолковые выходки и унижения, и однажды была несказанно обрадована, почти счастлива, когда я принёс ей букет цветов. Она прижала красные розы к груди и сказала, что у нас, может быть, что-то получится. Но я ничего не ответил, как обычно промолчав. Мы долго гуляли в парке какого-то далёкого южного города, разговаривали о книгах и будущности, она хотела поступать в институт, а я уже учился на втором курсе Университета.

Как же звали эту девушку?

Не помню, имя стёрлось.

Но разве этим суть держится?

Я обидел её и уехал, умышленно подстроив глупую ссору, корни которой гнездились в моей утолённой и пресытившейся любви. Она оскорбилась, а я не испытывал жалости, но несказанно удивился, когда за час до отъезда она первой так и не позвонила.

Кажется позже, я послал ей несколько писем, в неловких фразах сожалея о случившемся. Я просил не принимать близко к сердцу сложившиеся обстоятельства, рисуя картину оптимистического будущего. Я наплевал на её чувства, а она – простила меня. В сущности, мне была неинтересна её судьба, зла я ей не желал, времена менялись, а имена – соответственно стирались.

Мы не справедливы к любимым.

Время пожирает минуты, летят мгновения, и в одно из них нам становятся безразличны переживания этих людей, их слёзы и укоры разноцветных глаз. Мы лицемерно вздыхаем, отворачиваемся, становясь неприступными и гордыми. Мы предаём их, отдавая действительности на погибель, смеёмся над их любовью к нам. Вот за этой-то оболочкой человеческой двуличности и скрыто Великое Безразличие, платить за которое придётся рано или поздно каждому.

Я утонул без надежды обрести прощение, пытаясь искупить хотя бы крупицу своего Великого Безразличия ко всем тем, кого любил. Я искал страданий и находил их; я молил зловредных рыб ожесточённее терзать мои конечности беззубыми ртами, раздирая плоть и выпуская кровь. Резкими телодвижениями я крепче затягивал на шее упругие водоросли и специально набивал в рот песок.

Под трёхметровой толщей воды происходил скрытый титанический процесс – перевоплощения чёрной души, в ангелоподобную субстанцию, пытающуюся в который раз обрести прощение у пролетающих высоко над поверхностью таинственного водоёма облаков. И возможно на берегу, кто-то сидел и отдыхал, дыша ещё не прогретым влажным воздухом, не подозревая, что где-то там, кто-то скорбит о безвозвратно ушедших днях, когда ещё было возможно исправить многое из того, о чём чуть позже пришлось пожалеть, тщетно ища, но не находя и не обретая вдохновения.

Взрыв потряс поверхность озера. Безликая птица, сорвавшись с ветки, упорхнула в поднебесье. Некто неизвестный с силой бросил большой камень, и камень быстро погружаясь под воду, лёг на илистое дно в нескольких сантиметрах от моей головы.

«Однако», – подумал я, и очередной булыжник чуть в стороне от первого, лёг на дно, испугав кровожадных рыб, бросившихся в разные стороны. После третьего камня меня охватило глубокое разочарование, медленно превращающееся в грусть. Неужели всё в жизни – круг замкнутый и обречённый?

Понофобия.

Мелочная боязнь жизни, которая, впрочем, находит объяснение и понимание.

Лежу на дне, искупляю вину и чувствую кончиками нервов, как тянет всплыть. Это одна из насмешек Великого Безразличия. А так как нельзя избежать неизбежного, я подчиняюсь.

…Всплыл я, буро-синий, наполовину изъеденный рыбами, полузадушенный подводной травой, в начале второй недели ненастного марта. Погода изменилась, дожди прекратились, и квартиру заполнял тёплый солнечный свет.

Я вышел на балкон и стал сбрасывать с пятого этажа остатки сине-зелёных водорослей, которые, падая, цеплялись за ветки растущих внизу берёз. «Это ваша первая в этом году растительность, деревья», – сказал я вслух и рассмеялся.

Глубоко вдохнув в лёгкие холодный воздух, я возвратился в квартиру и сел писать письма. Настроение было самым подходящим.

Одно из писем предназначалось Девушке Похищающей Сердца, живущей у подножия древнеазиатских гор, осквернённых запахом межнациональной вражды.

Я вложил в конверт несколько слезинок Воскового Ангела и в поскриптуме написал:

«P.S. Милая Девушка Похищающая Сердца, береги этот воск, попавший в мои руки совершенно случайно, и не предназначенный мне, как я берегу и помню звуки твоего мелодичного смеха».

И в тот же вечер я опустил конверты в почтовый ящик, прислушиваясь к их глухому падению.

А рано утром следующего дня, приснился мне сон, будто бы Девушка Похищающая Сердца держит в своих тонких руках моё стеклянное пульсирующее сердце, собираясь его разбить. Я стою рядом и хочу что-то сказать. Наконец, она действительно разбивает сердце – подняв руки над головой и с силой, опустив их к земле, и стеклянные осколки брызгами разлетаются в разные стороны. Из ниоткуда появляется