Он направился к дому Бирича, обдумывая подробности предстоящего боевого дела. У дверей коммерсанта Берзин остановился и осторожно постучал. На стук вышел Трифон. Берзин передал распоряжение Громова и ушел.
На ужин к Биричам был приглашен Перепечко. Елене хотелось быстрее уйти из-за стола. Ей были неприятны самодовольные лица мужа и его друзей. Но когда Трифон заговорил слишком громко и хвастливо, она невольно прислушалась:
— Наконец-то и мы понадобились, вспомнили о нас, — разглагольствовал Трифон, явно желая порисоваться перед строптивой женой. — Сами не могут порядки навести, распустили шантрапу!
— Еще как, — вторил ему Перепечко.
— Представь себе, отец, — обратился Трифон к Павлу Георгиевичу, — на копях появились большевистские листовки. По ночам приезжают к шахтерам агитаторы!
— Не может быть! — воскликнул Павел Георгиевич. В его голосе Послышались нотки беспокойства, Откуда им тут быть?
— Отсюда, из поселка, — постучал Трифон зажатым в кулаке ножом по столу. — Мало ли всякого сброда в эту навигацию понаехало.
— Это верно, — согласился Перепечко. — Но мы найдем этих большевиков и… — он посмотрел на Елену Дмитриевну и смолк. — Пардон. Что будет дальше с большевиками не для дамских ушек.
— Так вот, отец, — снова заговорил Трифон. — Нашему отряду поручено разыскать этих немецких агентов!
— Как же вы их найдете? — недоверчиво посмотрел на сына Бирич и засмеялся. — Или они свои фотокарточки вам прислали?
— Есть кое-какие приметы, — похвастался Трифон. — Один агитатор старик уже. Второй — молодой, с усами.
Елена Дмитриевна вздрогнула. Мысли были тревожные, бежали быстро: «Боже, это ведь о нем говорят». Елена Дмитриевна вспомнила, как в склад к молодому приказчику, когда она была у него с Ниной Георгиевной, вошел старый человек, и она догадалась, что это его знакомый. Как они переглянулись. «Неужели они большевики? — в смятении думала она. — Значит, им грозит опасность. Их могут арестовать. И кто? Трифон. Он говорит, что у молодого черные усы. Ну да, у Сергея Евстафьевича усы черные…» И чем больше думала Елена Дмитриевна, тем сильнее в ней крепла убежденность, что речь идет о приказчике.
Женщина с трудом заставила себя слушать разглагольствования мужа:
— Теперь на копи ни одна душа не проникнет без разрешения. И сюда не сунется шахтер. Сразу же угодят в каталажку. Уж я об этом позабочусь.
— А ты не забыл, что тебе надо в Усть-Белую? — напомнил отец.
— Стайн сказал, что я поеду вместе с ним, когда наведем порядок здесь и всех большевиков фюйть! — Трифон присвистнул. — Под ледок пустим плавать! Ха-ха-ха!
Елена Дмитриевна встала. Она не могла больше, находиться за столом. Тревога за полюбившегося ей человека торопила ее:
— Немного пройдусь по воздуху: голова болит.
— Смотри, чтобы большевики тебя не сцапали, — крикнул ей вслед Трифон. — У них жены общие… Ха-ха-ха!
Засмеялся и Перепечко, улыбнулся старый Бирич.
Елена вошла в спальню и, настороженно прислушиваясь к шуму в столовой, на клочке бумаги написала несколько строк. Рука дрожала, буквы прыгали. В столовой кто-то встал, отодвинул стул. Женщина вздрогнула, скомкала записку и спрятала на груди, прислушалась, В столовой по-прежнему пировали. Взяв Блэка, Елена прошла на кухню, где старая кухарка мыла посуду.
— Груня! — шепотом позвала Елена кухарку. — Помоги мне.
— Чтой-то? — женщина рукой отодвинула со лба прядь черных волос и вопросительно посмотрела на хозяйку.
— Пойдем со мной, — тихо, оглядываясь на столовую, говорила Елена. — Записку передашь господину Безрукову…
— Постоялец Клещиных? — переспросила Груня, пряча улыбку.
Елена Дмитриевна не знала, что в поселке уже пополз слух, что молодая Биричиха зачастила к новому приказчику. Вот почему просьба Елены не была для Груни неожиданной. Груня перестала мыть посуду и вытерла красные от горячей воды руки.
— Господин может кликнуть, Павел Георгиевич.
— Мы быстро, — обрадовалась Елена согласию Груни и поторопила ее: — Одевайся.
Елена почти бежала по темной морозной улице и тащила за собой Груню.
Она совершенно забыла об осторожности и думала о человеке, на которого может обрушиться беда. А она же его любит. Только сейчас Елена это глубоко ощутила. Вот и домик Клещина. Окно освещено. Елена нетерпеливо подтолкнула Груню, сунув ей записку:
— Иди!
Женщина пошла к домику, и Елена с необыкновенным волнением прислушивалась к скрипу снега под ее шагами. Затем она услышала, как Груня осторожно постучала, потом что-то тихо сказала. Раздался негромкий скрип ржавых петель, и все стихло, Елена не могла спокойно стоять на месте. Она старалась угадать, что происходит в домике Клещина…
…Несмотря на поздний час, Берзин и Мандриков не спали. Их тревога нарастала. Прошедший день еще раз подтвердил, что колчаковцы что-то затевают.
К вечеру на копи уехали милиционеры со Струковым и до сих пор не вернулись. Что там происходит? Почему нет Рыбина, который должен привезти записку от Булата и взять новую листовку? Почему никто не идет с радиостанций? Что-то случилось. Рождались разные догадки, но они только усиливали тревогу. Неизвестность тяжело угнетала. Чтобы как-то отвлечься, Мандриков открыл книгу, глаза скользили по строчкам, но он не понимал их, смысла.
