Чукчи переглядывались, недоуменно восклицали, но не расходились. Им приятно было слушать приезжего человека и неважно, что многое не могли понять.
— Гость говорит, чтобы мы не покупали у американа винчестер за двадцать шкурок. Я не буду. Я куплю у гостя за два песца. Пусть дает винчестер.
Где он? — насмешливо спросил богатый оленевод Тейкелькуте. Он пришел в ярангу своего пастуха Туккая, хотя и был разобижен, что русский остановился не у него. Сейчас Тейкелькуте был доволен. Гость говорит плохо об американце, о его друге. Гость говорит, что не должно быть богатых и бедных, а должны быть все равны. Значит, Тейкелькуте должен отдать половину своих оленей Таукайке, чтобы новая власть была довольна. Плохая власть. Он увидел в Берзине своего врага, и в его маленьких хитрых глазках появились злые, мстительные огоньки. Надо этого светловолосого высмеять перед всем стойбищем.
Вот почему Тейкелькуте задал свой вопрос. Август понял его коварство. Чукчи выжидающе смотрели на Берзина. Многие даже наивно думали, что сейчас он привезет им дешевые винчестеры. Пауза затягивалась, и чем больше проходило секунд, тем откровеннее злорадствовал богач-оленевод, тем больше проигрывал Август. Наконец Берзин заговорил, зная, что его ответ разочарует слушателей, но все же надо было сказать правду:
— Винчестеров сейчас у меня нет. Но их много у советской власти. Когда она придет сюда, у вас будут дешевые товары.
Ответ Берзина не только разочаровал, но и огорчил слушателей. А Тейкелькуте важно сказал, нанося новый удар:
— Свенсон наш друг, а ты его ругаешь. Нехороший ты человек. Сам винчестер не привез и говоришь, чтобы мы их не покупали у американа. А чем мы будем охотиться? Зачем ты хочешь, чтобы охотники сидели, как женщины, в ярангах, и не ходили за зверем…
Настроение чукчей резко изменилось, они кивали, подтверждая свое согласие с Тейкелькуте — он прав, а не гость. Гость рассказал хорошую сказку, а американ дает товары.
Берзин едва владел собой. Он готов был схватить за шиворот этого жирного старика с ехидными глазами. Он — такой же враг, как Громов и Бирич, а может быть, и опаснее. «Прав Михаил, — с горечью подумал Берзин. — Не гожусь я в агитаторы. Этот старик припер меня к стенке, и я готов его к стенке поставить».
Берзин слышал, как толчками бьется кровь в ушах, вздрагивает жилка на виске. Его бесил насмешливый и ненавидящий взгляд Тейкелькуте. Владелец оленьих стад торжествующе наклонился вперед, вытянув шею. Его черные волосы спадали космами, из-под них выглядывали большие серебристые серьги. Тяжелая духота отнимала последние силы Августа, но он продолжал бороться:
— Вы можете сами, без всякой платы, взять товары у купцов, — вы давно за них уже уплатили…
Удивление чукчей росло. Теперь они совершенно не понимали гостя, как же это можно сделать? Они ждали, когда гость разъяснит им, почему они могут так поступить. Но послышался лай собак, крик каюров, скрип снега под полозьями нарт. Чья-то голова просунулась в ярангу, и раздался взволнованно-радостный крик:
— Американ приехал! Свенсон!
Все кинулись из яранги, одеваясь на ходу. Куркутский и Берзин остались одни. Яранга, освещаемая экки — жировым светильником, показалась Августу особенно неуютной, тоскливой. На подпорах крыши висел жалкий скарб — рваные шлейки для упряжек, самодельные капканы, какие-то мешочки, ржавые консервные банки с рваными краями. Удрученный своей неудачей, Берзин встал и вместе с Куркутским вышел из яранги. После ее полутьмы в глаза ударил ослепительный свет. На них никто не обращал внимания, о них словно забыли. Все стойбище было возбуждено. Около прибывших четырех упряжек тесным кольцом столпились оленеводы, весело переговариваясь со Свенсоном. Он, одетый в кухлянку, с обнаженной головой, весело откликался на приветствия:
— Эттык! Здравствуй!
Берзин с огорчением видел, что торговец в стойбище свой, желанный человек. Он пожимал руки, похлопывал по плечу, угощал табаком чукчей, довольно быстро говорил по-чукотски. Как лучшие друзья, Тейкелькуте и Итэвкей не отходили от него. Тут же вертелся малыш лет трех, похожий на Свенсона.
Сквозь толпу людей пробралась чукчанка. Берзин обратил внимание на ее миловидное лицо, в котором угадывалась примесь европейских черт.
— Кымытваль! — воскликнул Свенсон и обнял женщину за плечи. Он привлек ее к себе и по-английски добавил: — Здравствуй, моя дикарочка!
Чукчи хохотали, приплясывали, весело кричали. Тейкелькуте что-то сказал Итэвкею и Туккаю. Они бегом бросились к своим ярангам и вышли из них с арканами. Несколько человек, прихватив с собой тазы, присоединились к ним, и все направились к бродившему невдалеке оленьему стаду.
— Бить оленей будут, — сказал Куркутский. — Приезд Свенсона всегда пиршеством отмечается. Ну, а мы — домой?
Август отрицательно покачал головой:
— Пойдем, посмотрим.
Они подошли к стаду, вокруг которого ходили Туккай и Итэвкей. Олени почувствовали опасность, сбились в кучу и тревожно, гулко ревели. Вожак стада, крупный желто-серый бык с красивыми выпуклыми глазами, метался из стороны в сторону, закидывал на спину большие ветви рогов, хрипел, нервно раздувая ноздри.
