Пламя над Тереком - [148]
— Астан Николаевич, — обратился он к Кесаеву, — теперь, мне кажется, самое подходящее время настало выполнить свое обещание. Помните?
— Если откровенно — забыл, — ответил командир.
— Ничего, я напомню, — сказал Демин. — О детстве своем обещали рассказать.
— А-а, вот вы о чем. Помню, как же. С удовольствием расскажу. Ну, а все же, как думаешь, здорово мы угостили фрицев?
— Не то что здорово, товарищ капитан-лейтенант, а самым преотличным образом: бац! — и ваших нет. Экипаж оживился, прекрасно настроен, готов снова к атаке. Вас, Астан Николаевич, героем все считают.
— На «Малютке» у нас все орлы. А впереди — много еще горячих дел. Ну, а пока пойдем назад, в мои детские годы. Только давай договоримся: надоест слушать или спать захочешь — сразу скажи.
— Согласен, командир. Но, знаете, сегодня, думаю, хлопцы долго еще не заснут. День-то какой!
— Вернулись жители села в свое родное Христиановское, — проговорил задумчиво Астан, — ни одного целого дома нет, все сожжено, всюду пепелища, запах гари, только трубы стоят, как опаленные молнией стволы деревьев. Казалось, ничто не вдохнет в эти мертвые развалины жизнь.
И все же люди взялись за работу. Как весна несет с собой радость и красоту, оживляя природу, так принес с собою возрождение и надежду освобожденный народ. Сельский Совет помогал людям материалами, инструментами, нашлись славные мастера-строители, и в Христиановском быстро начали расти дома.
«Дом, имущество — все это дело наживное, — говорил мой отец, — главное, что у нас теперь своя советская власть, свобода, новая жизнь. Всю землю украсим, самыми счастливыми людьми будем».
Года через два село Христиановское трудно было узнать. Дворов стало больше, чем было. И люди зажили лучше, зазвенели над горами родные песни свободы.
Так шло время, я подрастал, уже совсем большим мальчиком стал. Любил петь, и получалось неплохо, услышал как-то дядя Карамурза свою любимую песню— я ее здорово пел, — подождал, пока закончу, потом подозвал меня и спросил:
«Где ты так хорошо петь выучился?»
«От вас, дядя Карамурза, я и на гармошке научился играть. Точно!» — ответил я тогда.
«Ого, — сказал дядя, — да ты настоящий артист. Придется гармонь покупать. Сказал, — значит, куплю».
Ну я, конечно, обрадовался, мне к тому времени девять лет исполнилось. Я носил деревянный маузер, который сам смастерил, кинжал и штык. А новую буденовку, подаренную мне дядей Карамурзой, я не снимал с головы целыми днями. У дяди Карамурзы был прекрасный скакун по кличке Тумуг — быстрый, и я втайне от всех присматривал за ним. Поил, чистил его стойло, гладил и мечтал когда-нибудь проскакать на нем по улицам села, чтобы и сама Мерет видела, какой я джигит… Мерет… Мечтал я проскакать на дядюшкином коне и даже высказал свое такое желание. Карамурза шепнул мне на ухо: «Вот подрастешь — тогда», и стал я ждать этого «тогда» со дня на день. Мама не разрешала мне близко подходить к лошадям, и у нас с дядей эти дела решались втайне. Бывало, поманит пальцем, посадит к себе на колени, шепнет: «Напоил?» Я кивну. «Почистил?» Опять кивну. «Ну, возьми кусочек сахару, дай ему, только сахар-то на ладонь положи». Какой умный конь был. Сахар снимет с ладони губами, а потом еще и мордой кивнет, вро-де спасибо говорит. Умный конь. «Славный джигит у нас растет, — услышал я однажды слова Карамурзы, когда тот с матерью моей говорил. — Коня и оружие любит, молодец». Потом он спрашивал у матери: «Одного не пойму, откуда у него такая страсть к музыке? Скажешь про гармонь — слезы на глазах проступают. Придется ему купить эту штуку, пусть попробует, — может, станет играть не хуже Мерет». Как только я услышал эти слова, на душе так повеселело, что я выбежал на улицу и долго не мог успокоиться. Я забросил свой маузер, и штык, и кинжал. И ходил смотреть на танцы да слушать, как играет на гармонике Мерет. Старшие в семье никак не могли понять, что со мной стряслось, потому что игра на гармонике у нас считалась не «мужским» делом. В селе на гармонике играли женщины, это спокон веков так: мужчине— конь, кинжал, поход, охота, женщине — игра на гармони.
Однажды в доме все засуетились, забегали, приходили и уходили, пили за столом араку. Друзья Карамурзы даже из Ардона прискакали. Долго разговаривали, что-то обсуждали, а я понял только одно — дядя Карамурза уезжает. Уезжает в Москву, в город, где жил Ленин.
Когда дядя положил мне руку на плечо и сказал, что скоро вернется, я держался как настоящий джигит и о гармошке ему не напомнил.
Месяц, а то и больше прошло с тех пор, как дядя уехал. Все это время я думал о гармонике, она даже во сне мне снилась, но ни одним словом нигде я не обмолвился о ней. Зато, когда дядя Карамурза приехал из Москвы и привез чемоданы и свертки, обшитые парусиной, я первым бросился к нему, почувствовал, как щекочут его усы мою щеку, и первое слово, сорвавшееся с моих уст, было: гармоника. Дядя толком ничего не сказал. «Будет и гармоника», — бросил он мимоходом. Настроение у меня испортилось. «Опять обманули», — промелькнуло у меня в голове.
А в доме был настоящий большой праздник.
Полно гостей. Длинные столы уставлены разными блюдами. Дядя Карамурза одет по-праздничному, на его широкой груди — орден. Сын его Алексей, мой двоюродный брат, объяснил мне, что Михаил Иванович Калинин такие боевые ордена дает только самым храбрым джигитам. Все за столом расспрашивали Карамурзу о Калинине, который ему орден вручал, спрашивали об Орджоникидзе. Серго был хорошим другом Карамурзы и много подарков ему попередавал. Когда гости разошлись по домам, дядя начал распаковывать свертки и доставать подарки. Вручая каждому подарок, дядя приговаривал: «Ты, Андрей, хочешь быть врачом, хорошо… зеленая улица тебе на этом пути». «Ты, Алексей, любишь военное дело, прекрасно, это мне более по душе… будь красным офицером-командиром».
На русский язык переведено уже несколько книг известного осетинского писателя Тотырбека Джатиева — «Два друга», «Морской джигит», «Горная звезда», «Пламя над Тереком», «Дика», издан сборник повестей и рассказов. В настоящую книгу включены две повести. В первой — «Тайными тропами» — поведана действительная история храброго командира особой партизанской бригады осетина Хатагова, которая действовала в годы войны на территории Белоруссии. Во второй повести — «Мои седые кудри» — рассказывается о судьбе осетинки Назират — о ее безрадостном детстве, которое прошло в условиях царской России, о молодых и зрелых годах, совпавших с рождением и становлением советской власти на Кавказе.
Осетинский писатель Тотырбек Джатиев, участник Великой Отечественной войны, рассказывает о событиях, свидетелем которых он был, и о людях, с которыми встречался на войне.
Следы остаются — первая книга о милиции Северной Осетии. Вместе со всеми органами внутренних дел страны сотрудники милиции республики стоят на переднем крае борьбы с пережитками прошлого в сознании людей. Решительно пресекая преступные посягательства на социалистическую и личную собственность граждан, личность и права советских людей, они борются за утверждение социалистической законности и справедливости, за высокую дисциплину и образцовый общественный порядок. В создании сборника приняли участие журналисты, работники МВД республики.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.