Пламя и Кровь - [5]

Быстрым движением Люцерис облизнул пересохшие губы. Драконы смотрели на него так по-разному, однако где-то глубоко внутри — одинаково.

Изящные пальчики Дейнис заскользили по широкой груди Велариона, поднялись к шее, прошлись по серебрящейся бороде. Люцерис перехватил её руку, но, встретившись взглядом с девушкой, почувствовал, что его решимость бороться всё угасает. Её желание резонировало у него в груди. Когда Дейнис привстала на цыпочки, чтобы поцеловать, Люцерис ответил.

Со стороны раздался шумный вздох. Отстранившись от губ Велариона, Дейнис безмолвно протянула руку к брату, и тот подошёл, позволяя пальцам сестры зарыться в его волосах. Другой рукой Дейнис сжала плечо Люцериса. Собрав в кулак всю знаменитую храбрость, он встретился взглядом с другом — и был оглушён чувством, плескавшимся в его глазах.

С тихим рычанием Геймон подался вперёд и впился в губы Люцериса поцелуем настолько жарким, что стало трудно дышать. Одной рукой Люцерис прижал Геймона к себе, другой притянул ближе Дейнис, принявшуюся покрывать поцелуями шею брата-мужа. Всё происходящее было чистой виды безумием — но сами по себе драконы и были безумием, а в Таргариенах их кровь сильна. В ней — древняя магия, и не ему, Велариону, противиться ей.

И Люцерис сдался на милость пламени, рвущему прочь его одежду.

* * *

Рассвет занимался, холодный и безмятежный. Полулёжа, укутавшись в привезённые Селтигаром с Севера меха, Дейнис с сонной улыбкой смотрела на мужчин в своей постели. Они уснули совсем недавно. Улыбнувшись шире, Дейнис убрала прядь со счастливого лица брата, легко прикоснулась к мускулистой спине Люцериса.

Дейнис Таргариен умела использовать свой дар предвидения. Ровно как и пользоваться верой других в него.

Переломный момент

После трёх долгих лет зима, наконец, ушла, но не бескровно. Холода забрали мать и двоюродных сестёр Геймона, а страшнейший буран сломал крылья и разбил о камни голову одного из драконов, рискнувшего взлететь навстречу стихии. Когда об этом стало известно, Деймион, всадник того дракона и двоюродный брат лорда Таргариена, бросился в море. Несколько дней спустя его тело, прибитое к берегу и найденное рыбаками, было предано огню вместе с останками дракона.

Эти события подкосили старого лорда Эйнара. Пепел, оставшийся от погребальных костров родичей и первого потерянного на новом месте дракона, осел на его душе, и гордый лорд сделался неприветливым, замкнутым и скептичным. В его глазах читалась ненависть к замку, к острову, ко всей идее переселиться в этот далёкий край. Эйнар порой говорил с собой, вслух вспоминая красоты Валирии и возможное величие, которое Таргариены сдали без боя. Изредка корабли привозили письма из покинутого города — пропитанные желчью послания, в которых бывшие «друзья» потешались над старым Эйнаром и спрашивали, как ему пришлось по душе преддверие дикого Вестероса. После таких писем Эйнар надолго уходил в свои палаты, отказываясь покидать их днями. С каждым разом Дейнис и Геймон тревожились всё больше.

— Так не может продолжаться, — однажды сказал Геймон сестре. — Если и дальше будут приходить лишь недобрые вести, сердце отца не выдержит. Мы должны что-нибудь предпринять.

— Что мы можем? — удручённо вопросила Дейнис.

— Мы можем… — Геймон замолчал, задумался, затем проговорил: — Мы с тобой можем подарить ему внука. Наследник станет для отца отрадой.

— Я хочу в это верить, — прошептала Дейнис и взяла брата за руку.

Они трудились неустанно, и к тому времени, как снег окончательно сошёл с Драконьей горы, живот Дейнис округлился. Малочисленные пережившие зиму Таргариены возрадовались, однако главе дома новости не принесли покоя.

— Если этот ребёнок и родится, он всё равно быстро умрёт, — мрачно объявил лорд Эйнар. — Этот остров не терпит драконов.

— Не говори так, отец! — воскликнул Геймон, крепко сжимая кулаки.

— Я говорю правду, — отозвался Эйнар. — Ступайте, дети мои, и доживайте свои дни. Но ежели в вас остался рассудок — бегите с этого острова, бегите далеко и не возвращайтесь.

— Так мы и поступим! — в ярости заявил Геймон и повернулся спиной к отцу.

В тот же день он закрепил седло на Нейракс, драконе матери, которого объезжал с самой её смерти, и прикрепил к нему немногочисленное имущество. Молодой Балерион возмущённо закричал из своего вольера, и Геймон с большим трудом заставил себя продолжить сборы. Если бы не обстоятельства, он непременно бы дождался дня, когда Балерион вырастет достаточно, чтобы нести всадника. Однако как раз времени у Таргариена не было.

Геймон и Дейнис поднялись в небо на закате. Выбежавший во двор дядя Эйликс, иссохшийся и поседевший, попытался заставить их остаться, однако Геймон всё равно направил Нейракс вверх. Сделав круг над Драконьим Камнем, Геймон повернул дракона на юго-запад. Дейнис тихо плакала, уткнувшись носом в плечо мужа.

Быстро преодолев пролив, Нейракс резко спустилась во двор сонного Высокого Прилива, напугав стражу и слуг. Кто-то зазвонил в тревожный колокол, но сильный голос прервал суету стражи:

— Опустить оружие! — Люцерис сбежал во двор, стремительный, как порыв зимнего ветра. Соскочив со спины Нейракс, Геймон бросился было к нему, но замер спустя три шага. Люцерис остановился перед ним и коротко поклонился.