Пламя дьявола - [64]

Он насмешливо посмотрел на нее. — Как это верно. Так значит, ты пришла сюда из-за этого, правда, Ракиль? Выяснить точно, какие требования я намерен предъявлять, когда стану твоим мужем?

— Нет, — возразила она. — Вовсе не то. Я просто хочу поговорить… чтобы узнать тебя, — добавила она тихо.

Он застегнул замок дипломата.

— И снова ты мне льстишь. И все же есть некоторые люди, которые могли бы сказать, что мы уже… знакомы гораздо ближе, чем имеют право быть знакомыми неженатые пары.

— Это не то, что я имела в виду, и ты это хорошо знаешь. — Она увидела, как он поднял дипломат и снова быстро посмотрел на часы. — Не позволяй мне задерживать тебя.

— Мы поговорим сегодня вечером, если ты этого хочешь, — сказал он. — Возможно, нам на самом деле пора поговорить. Но сейчас ты должна простить меня.

Он пошел к двери, но когда поравнялся с ней, почти незаметно замедлил шаги, и она почувствовала его задумчивый взгляд, скользнувший по ее лицу, остановившийся на губах. Рэчел почувствовала, как ее качнуло к нему, точно он ее гипнотизировал, — все ее тело потянулось ему навстречу. Ей так захотелось ощутить его губы на своих, его руки на своем теле.

Но это мгновение прошло. Витас дошел до двери, коротко без улыбки поклонился и ушел.

Рэчел, как завороженная, застыла посреди комнаты. Она чувствовала себя брошенной, отвергнутой, одинокой. Она резко повернулась и руками ухватилась за край стола, почти конвульсивно сжимая пальцы, приветствуя боль. По крайней мере, эта боль помогала ей почувствовать, что она еще жива, и что какие-то ощущения ей еще доступны. Ей хотелось броситься на пол и разрыдаться, но она хорошо знала, что надо уйти. Два секретаря, работавшие у Витаса, вероятно, пошли пить кофе, но могли вернуться в любой момент. А у нее не было ни малейшего желания, чтобы ее застали стоящей в одиночестве посреди его кабинета и выглядящей так, будто она может в любой момент потерять сознание. Речел решительно двинулась к двери, когда один из стоящих на столе телефонов вдруг зазвонил. Она не была уверена, внутренний ли это телефон или внешний. Если звонят откуда-то, у нее вряд ли хватит знания испанского языка, чтобы объяснить, что Витаса нет на месте, так же как и ни одного из его секретарей. Но, с другой стороны, это, может быть, важный звонок.

С внезапной решимостью она вернулась и подняла трубку.

Говорил женский голос, теплый и с явным североамериканским акцентом.

— Витас, родной! Планы пришлось переменить. Будет удобнее, если мы встретимся в отеле. — Последовала пауза, как будто она ждала ответа. Потом она спросила резко: — Витас, ты слушаешь?

Рэчел провела языком по неожиданно пересохшим губам и сказала:

— Извините, сеньора. Сеньор де Мендоса уже ушел. Боюсь, что планы придется оставить прежними.

И она осторожно положила трубку.

Рэчел, сгорбившись, сидела на сиденьи машины Хайме. Она все еще не знала, что за внезапное желание заставило ее выбежать через весь дом на свет солнца, где она обнаружила, как Хайме помогал Марку усесться в машину. Они как раз собирались отправиться в Вивавиченцио и были очень удивлены, когда узнали, что она хочет ехать с ними.

— Прыгай. — Марк внимательно смотрел в ее бледное лицо. — Хотя вид у тебя не такой, с каким следовало бы куда-либо ехать, — добавил он с обычной для братьев жестокостью. — А сумку ты возьмешь? Разве ты не захочешь…

— Это неважно, — перебила его она. — Не можем ли мы отправиться сейчас же? Ну, пожалуйста.

Марк и Хайме обменялись удивленными взглядами, и она услышала, как Хайме что-то сказал насчет предсвадебной нервозности.

“Пусть думают все, что угодно, — сказала она себе. — Это не имеет значения. Ничто больше не имеет значения”.

Всю дорогу до Вивавиченцио она просидела молча, безразличная даже к сумасшедшей скорости, с которой они мчались. Она не замечала красоты окружающей природы. Кто-то однажды за обедом сказал, что в поместье прекрасная охота на кабана и оленя. Сейчас ей казалось, что она знает, какие чувства испытывает зверь, за которым охотятся, пока прячется в высокой траве, а нервы его напряжены до предела в ожидании неизбежной насильственной смерти. Может быть, олень был бы рад смертельному удару, может, именно неопределенность и ожидание так ужасны. Она надеялась, что так оно и есть, потому что ее боль была почти невыносимой. И что только заставило ее решить, что пережитое вместе, опасность, которую они делили, могут что-то значить? Он хотел ее и он ею овладел, а теперь готов жениться на ней из-за того, что она может быть беременной, и что ему пора произвести на свет наследника земель Мендосов и их богатств. Но это все. Для него она была просто еще одной женщиной, и его жизнь в дальнейшем пойдет так же, как шла и до их встречи. Она подумала: сколько раз он встречался со своей американской любовницей под прикрытием деловых совещаний.

Неудивительно, что он был так напряжен, когда она предстала перед ним в кабинете! Может быть, его беспокоила совесть. Наконец-то… Он сказал, что им пора поговорить. Возможно, что он хочет говорить именно об этом, дать ей ясно понять, что их брак должен быть построен на его условиях, и что его жена должна будет закрывать на все глаза и не требовать от него верности, на которую он не способен.