Пламя дьявола - [35]

На пороге домика Рэчел заметила двух черноглазых детей, внимательно наблюдавших за их приближением. Она вздохнула. Дом, казалось, с трудом вмещал даже эту семью. Вряд ли в нем могло найтись место и для них.

Она въехала во дворик и сидела, не отводя глаз от шаткого строения. Подошел Витас и посмотрел на нее снизу вверх.

— Это мои добрые друзья, Рамон и Мария, — сказал он. — Они не говорят по-английски, так что тебе придется поверить мне на слово тому, что они рады принять тебя в своем доме.

Она тихо промолвила:

— Но мы не можем…

— Не можем что? — Он нахмурился, и лицо его стало мрачным и неуступчивым.

— У них так мало, — прошептала Рэчел. — Мы не можем мешать… брать у них.

Он сердито выдохнул.

— Ты просто виртуоз в оскорблениях, но будешь точить свои когти исключительно на мне. Ты не причинишь боли Марии, дав ей понять, что ее дом недостаточно хорош для заносчивой… — Он умолк на миг. — А сейчас слезай с лошади или я стащу тебя силой и дам тебе взбучку, которую ты давно заслужила!

Рэчел торопливо спешилась, с яростью косясь на него. Итак, он решил, что ее колебания вызваны заносчивостью, а не беспокойством и нежеланием причинять неудобства. Ну, и черт с ним! Пусть себе думает все что угодно! Она прошла мимо него навстречу хозяевам, гордо задрав нос, и испортила весь эффект этой сцены, споткнувшись и едва растянувшись во весь рост. Витас стоял в стороне и холодно наблюдал, а Рамон и Мария, охая от расстройства, бросились к ней и, подхватив ее под руки, довели до веранды и усадили в старенькое кресло-качалку.

Там она и восседала, как персона королевской крови, удостоившая своих подданных высокой чести нанести визит, когда Витас прошел следом за Марией и Рамоном в дом. Она сидела и сердито размышляла о том, что он вполне бы мог секретничать с ними и при ней. Однако ей пришлось признаться самой себе, какое большое облегчение крепко сидеть вот так и двигаться только тогда, когда тебе этого захочется. На шатком столике рядом с ней лежало что-то вроде веера. Рэчел дотянулась до него и стала обмахиваться, с удовольствием подставляя разгоряченное лицо под создаваемый движениями веера ветерок.

Она совершенно не представляла, в какую сторону они двигались. Все эти подъемы и спуски, а вместе с ними мрачные размышления, одолевавшие ее в дороге, совершенно запутали девушку, но, судя по температуре воздуха и влажности, можно было заключить, что они снова находятся на том же уровне, что были утром. Рэчел закрыла глаза и тут же снова открыла их, почувствовав прикосновение. Кто-то легко тронул ее за руку.

Один из детей стоял с ней рядом и протягивал ей стакан с каким-то фруктовым соком.

Рэчел приняла стакан и постаралась припомнить фразу из своего испанского разговорника, чтобы узнать имя ребенка и его возраст. Но малыш только застенчиво засмеялся и попятился к двери.

Рэчел отпила немного сока. Он был изумительно прохладен и, по всей вероятности, содержал огромное количество микробов. Ну, что ж, во всяком случае, жестокий приступ дизентерии мог бы послужить одним из способов избавиться от объятий Витаса.

Она услышала рядом шаги и вздрогнула.

Он проговорил холодно:

— Мария собирается приготовить для нас ночлег, но еще хочет узнать у тебя, не желаешь ли ты принять ванну. — Он заметил ее удивленный взгляд и продолжил насмешливо: — Ты совершенно права, разумеется. Здесь нет ванной комнаты, но зато есть большое корыто. Кроме того, Мария предлагает постирать тебе одежду.

— Но мы не можем заставить ее делать для нас все это, — запротестовала Рэчел.

Брови его сердито сдвинулись.

— Почему это?

— По-моему, это очевидно, — горячо сказала она. — Может быть, в твои привычки и входит эксплуатировать людей, но у меня такой привычки нет.

— Мария вовсе не считает, что ее эксплуатируют, — заявил он. — А что касается тебя, то я предупреждаю, Рэчел, что с этого момента ты будешь наказана за каждую неприятность, которую посмеешь мне причинить.

Она решила сделать вид, что не слышала его последних слов.

— Интересно, что думает Мария по этому поводу, поинтересовалась она. — Очень удобно, что она не говорит по-английски, и потому я не могу сама спросить ее об этом. Но неужели ты считаешь, что ей нравится жить где-то у черта на куличках в домишке, который, кажется, может развалиться от первого же дуновения ветра и… и без нормальных санитарных условий?

Вот речь испорченного ребенка изнеженного Запада. — Он посмотрел на нее с презрением. — Да, ей это нравится, представь себе, ты, холодная, самовлюбленная сучка. И знаешь почему? Потому что Рамон — ее мужчина, и сердце ее принадлежит только ему. Куда бы он ни пошел, она последует за ним. Какую бы жизнь он ни вел, она будет делить ее с ним. В ваших странах поспешных разводов вы, кажется, забыли, что брак — это союз, заключаемый небесами и длящийся до конца жизни.

— Странно слушать подобную проповедь о супружеской верности от такого, как ты, — саркастически усмехнулась Рэчел. — Из того, что я слышала в Асунсьоне, можно сделать вывод, что ты специализируешься на замужних леди.

— Из этого следует, что нельзя верить всему, что слышишь, — ласково отвечал он, слишком ласково. — Язык у тебя, как жало скорпиона. Думаю, мне придется начать твое укрощение с хорошей взбучки.