Пламень очистительный - [60]

— Тремай кильватирни стрий, хлопти!

Команда, поданная кишивим, вопреки пыхтению труб да вою загребных колес, донеслась до адресатов, и чайки, стремясь подравняться, задергались пуще прежнего.

Возможно, рваный темп продвижения или лютый мороз, сковавший в скрюченных проводах даже само пронырливое электричество, но вернее — замедленная похмельным синдромом реакция ответственного на подрыве имки спасла головную чайку от полного разрушения, а кишивиго не до полной оголенности вытряхнула из шальвар — «тильки лишь ди чиривикиу».

— Бу-у-бух! — рявкнуло запоздалым взрывом отсырелого огненного зелья за кормой чайки. Суденышко исполнило замысловатый кульбит, причем колеса с трубой, засвидетельствовав свое почтение и категорично заявив о полном суверенитете, кружа, с сепаратистским воем разлетелись в разные стороны. Дымящая с независимым видом труба на расстоянии казалась невинно отшвырнутой папироски по сравнению с чернотой удушливого облака, застлавшего обзор не только болельщикам в операторской, но и авторам подрыва. Имки, все как один передовики пиротехнического производства, терпеливо сидели в засадах на макушках насквозь прокалывающих портки елей. Из-за ерзаний и отсутствия обзора залповый огонь броским гравием, каменьями да подтянутым на ветви замороженным мусором велся не прицельный, а скорее предупредительный. С чаек, оставшихся при колесах, тоже не преминули несколько раз пальнуть самопальным боем для острастки невидимого пока противника, а главное — для поддержания боевого духа отъевшихся тыловиков, которым ружьишком побаловать да на внеплановой экскурсии побывать — сплошное развлечение.

В дыму, ломаном лапнике да в снежных хлопьях разобрать что-либо почти невозможно — действовать приходилось вслепую, по твердым, четким командам кишивиго:

— Ратуйти, хлопти! — раздался грозный рык аккурат средь сумятицы. — Нихто ни бачиу маив штанив?!

Не соображая, что творится в сумятице хаоса и перестрелки, но «чуя» команду, на подмогу подорванному флагману устремилась лишь одна, зато беззаветно отчаянная чайка. За штурвалом стоял бравый, при сияющих, прошитых латунной нитью лычках-регалиях ифрийтир. Сохраняя спокойствие, хладнокровно правил в бурлящую купель неразберихи, а раз в дымах «як в бирщи с клицками» ничегошеньки не разобрать, то потрафил самолюбованию, покосившись на погоны.

Команда торпедированного флагмана, сверх разумной пропорции разбавленная объемистыми тыловиками, тоже «труса не праздновала»: место приземления уплотняла задами да утаптывала, вытаскивая друг друга из сугробов. Изготавливались к весьма вероятной обороне, оставалось лишь снег из самопалов вытрясти да собрать разметанные булавы, тут и сям торчащие из-под развесистых ветвей, точно поспевший урожай подъеловиков.

Подбитое судно гордо вздымало нос из снежного тороса, а кишивий в справно под кушак заправленных уж шальварах, оседлав сию командирскую позицию, надсажено-сипловатым голосом подавал команды деловито суетящимся тыловому и споро вооружающемуся оперативному воинству:

— Оправилися, хлопти! А типирь, геть имков! Геть!

— Геть! Геть! — бойцы дружно слились в едином кличе, праведном для всякого хитпого, тем более из тылового ведомства. И, разобрав булавы по табельным номерам, кинулись сбивать да стаскивать имков со хмурящихся на непрошенных чужаков елей.

Засадники, очень даже не просты, ну отругиваться да столь метко отбрасываться, что многие из тыловиков, разучившиеся по причине комплекции увертываться да карабкаться по ветвям, зато ввязавшиеся в матерные диспуты, крепко пожалели о склонности к дипломатическим переговорам. Много голов под чубами хитповскими затрещало не столь от гравийных огрызков, сколь от забористого «обложения». Но не к лицу оперативникам относиться всерьез к оскорблениям в адрес тылового пополнения и, уж тем более, к телесным «подбитостям» да сотрясениям — штурм ельника продолжился. Настоящий же успех пришел вместе с прорвавшимся на подмогу подкреплением.

— От ти золото, хлопиц! — Облапил кишивий рапортовавшего по уставной форме ифрийтира, который пробился таки чрез дымно-снеговую завесу на выручку. — Зариз чайкий таринь по илкам: вини, чи злии имки, тиж килючи, ну дя зярас як груши пиибсиплютси.

— Кирмий чи, мавбуть, носим таринить?

— Хто ж кормий таринить? Тильки носим!

— Исть!

Ифрийтерова чайка, сбросив в группу захвата балласт переизбытка собственных тыловиков, принялась методично одну за другой таранить здоровущие, с ледком, примерзшим к разлапистым ветвям, ели, а когда на подмогу решилась подойти вторая чайка, то судьба арьергардного боя была предрешена. Чайки, то и дело, по очереди или вразнобой таранили приглянувшиеся деревища — с сотрясающихся здоровенных елок в руки хитпых сыпались злобные, матерящиеся, дурно, застарелой сивухою пропахшие плоды. А самых цепких да упрямых, до черноты прокопченных человечков приходилось отрывать чуть ли ни с ветками.

— Ты сюда залезь, вымя хитповское, тогда посмотрим, кто кого! — Кое-где на макушках дерев упорствующие имки оборонялись до последнего.

— Огонь, братцы!

Тиу-у, бум! — мерзлый, но от того не менее гадкий ком вонючести раскололся рядом с отважно вращающим штурвал ифрийтирим.