Письмо сыну - [19]
— Сейчас будет небольшой укол. Это местная анестезия. — К студентам: — Вы уже проходили? Видите, сначала новокаин вводим в кожу. Получается желвак — как лимонная корка. Теперь глубже. Вот. Теперь обхожу. Здесь это должно быть. Так… так… Угу…
(Нету. Где же игла? Ну-ка вытащу. И снова. Опять уперся. Еще раз. Ага! Вот она!)
— Вот видите?
— Давайте тот шприц.
— Коллега, больно немного.
— Ничего, сейчас кончаем. Потерпите еще чуть-чуть. (Вишь как: коллега! Политес соблюдает. Значит, не так больно.)
Ничего. Не страшно. Ввели — и никакой реакции. А говорят, с врачами всегда морока… Мистики!
Давление оставалось все время на одном уровне. Только чуть больно дышать. Пульс хороший.
Я чуть отошел и стал объяснять студентам — что вводили, как вводили и куда. И почему мы этого сейчас не боимся. Чудеса техники, XX век и так далее.
У студентов перерыв.
И я закурил.
— С доктором что-то плохо!
— А, докторские штучки!
(Надо все-таки посмотреть. Черт их знает, докторов!)
Поворачиваюсь к дверям. (У них все может быть — медики.) Шаг. (Может быть, давление упало?) Шаг… Шаг… (Валя-то здесь? Да вот она.) Шаг. Дверь. (Боже!)
— Черт возьми!
Бледная. Даже серая. Даже с синевой. Глаза закатились куда-то вверх. Почти не видны. Отдельные судорожные подергивания. Как бывают после смерти. Так и называются — постмортальные (послесмертные).
(Мертва! Быстрее!!)
Два прыжка. Стол.
— Валя!!!
(Она уже все поняла.)
Пульса нет. На руке нет. На сонных артериях нет. Сердце — не слышно.
(Смерть. Надо начинать массаж сердца. Что тянуть!)
И грянула работа. Я давил на грудинную кость. Надо сдавливать сердце. Сдавливать между грудиной и позвоночником. Массаж. Сердце сжимается и разжимается. Кровь гонит по сосудам. Раз шестьдесят — семьдесят в минуту. Недавно в роддоме я открытый массаж делал. Вскрывал грудную клетку. А здесь сначала попробовать так. Две-три минуты.
(Так сразу тяжело! Раз. Раз. Раз. Еще!)
— Скамеечку мне! Под ноги! Повыше! (Пьедестальчик.)
Валя уже здесь. С аппаратом. Трубку вводит в горло. Дыхание она берет на себя.
(Еще. Еще. Будет эффект? Что-то хрястнуло.)
— Ребро сломал! А, черт с ним! До него ли! Нет, не надо меня сменять.
Голова взорвалась. Болит. Это от внезапной тишины. За окном все время тарахтела машина. И вдруг перестала. Что за черт!
— Дышит! Дышит!
А вокруг студентов полно. Какие лица! И испуганные. И сочувствующие. И страдальческие. И просто любопытные. Их ругают: современная молодежь! Мы в их годы… и так далее… Они другие. Конечно. Они даже не такие, как мы были. Всего лишь 10 лет назад. Наши девочки на третьем курсе скромные — с косичками, губы некрашеные. Без колец на пальцах. А сейчас: губы крашеные, прически самые разные, глаза искривленные и изогнутые, в виде спирохет, на пальцах кольца и у многих еще и обручальные. И у ребят тоже.
И все же те же самые ребята. «В их годы мы…» Не могут же они быть такими, как мы во время войны или даже сразу после нее! А знают они, по-моему, больше, чем знали мы в их годы.
Когда они смотрят, мне легче.
И врачи собрались со всего отделения. И сестры.
— Пульс на сонных артериях!
А затем пульс на всех остальных. А затем и давление появилось. И поднялось до цифр нормальных.
Для верности я еще немного покачал.
— Что вы делаете? Глюкозу? Валяйте.
— Тебе-то самому не надо кардиаминчик?
— Издеваетесь.
Больная дышит. Сама, без нашей помощи. Глаза открыла.
— Как вы себя чувствуете?
— Грудь болит.
(Еще бы не болеть! Давил на совесть. Да и ребро сломал. Надо бы и покурить.)
Я отошел к окну. Выглянул. С пятого этажа все не так выглядит. Странная картина.
Машина бежала через весь двор. Наискось. На наклонное дерево. Впереди металлический скребец. Не знаю уж, как эта машина называется по-научному. Позади ковш навис. Добежала до дерева. Уткнулась в него скребцом. Как свинья, желуди копающая. Дерево покачнулось. Но стоит. Собрала все свои силы. И опять злобно уткнулась в дерево. Злобно. Мне сверху хорошо видно. Уткнулась. Дерево упало. Самодовольно отошла. Я даже видел, как торжествующе покачнулся ковш.
Затем, опять мелко подсеменив к дереву и сделав из ковша подобие крючка, стала поворачивать ствол в удобную Позицию. Затем опять скребком своим стала переворачивать и подталкивать дерево куда-то в сторону. Делала она это уже значительно спокойнее. Дерево-то уже мертво. Сдвигая ствол, попала своей передней частью в какую-то яму. Тогда сзади ковш выдвинулся. В своей средней части согнулся, как в суставе. Впереди вылезли какие-то лапы-упоры. Ковшом уперлась и отжалась. Как люди отжимаются во время зарядки. Повернулась и вышла из ямы.
Вот это машина!
Стало быть, это она, когда замолчала, оглушила меня тишиной. А сейчас опять шумит.
А больная свободно разговаривает.
Сутки мы ее наблюдали. Волновались. Не отходили от нее. Все время кто-нибудь сидел около.
И на утренние конференции я ходил с большим опасением, неспокойно. Все поглядывал на площадку.
Две недели болело ее ребро.
А я мучился и чувствовал себя неловко. Как объяснить, что ребро сломано?
Так до самой выписки и не знал, как объяснить.
Не говорить же, что она один раз уже умерла.
СЛУЖАЩИЙ
