Письмо самому себе - [7]

И это было самым лучшим,

Увы, из бывшего потом.

И вот, стучусь, как сын заблудший,

Я в детство, точно в отчий дом.

3

Никогда так не было зелено

На дворе весной от травы,

И над серым забором расстелено

Столько пламенной синевы.

Тоже сумерки помню осенние,

А в канаве рыжела вода, –

И блаженное оцепенение

Оттого, что светит звезда.

Вы, конечно, сами припомните:

Если с дачи вернуться домой,

То совсем по-особому в комнате

Пахло после ремонта сосной.

И такое простое, обычное

Было ярким, как сон наяву.

Это было как чудо привычное:

Я всё вижу, всё слышу – живу.

4

Теперь не то: скользит по глазу,

По уху и по коже мир,

Но не проходит внутрь. Теперь ни разу

Не осеняет этот мир,

С которым ощущал я краски

И звуки голою душой:

Как будто на лице повязка

С тех пор, как вырос я большой…

…Я думаю, что я решил задачу:

Я отыскал самонужнейшее,

Существенное, важное для жизни –

И пусть не для других.

А только для себя, поэта:

Жить, чувствовать, что ты живешь,

Не отвлекаясь посторонним:

Жизнью.

1940

ИСКУПЛЕНИЕ

ШУМ ВОД МНОГИХ

В эту душную ночь умирали

От бездождья цветы на лугах.

Колыхал распростертые дали,

Полыхая зарницами, Страх.

Из людей я один был на страже.

Не окованный мертвенным сном.

Было слышно: молчание вяжет

Паутиною липкою дом.

Мне открылось: отчаянья тени

Черным дымом но мраке углов

Мне мешают сойти по ступеням

И расслышать приглушенный зов.

Точно кровь, истекали минуты.

В темноте задыхалась земля,

Я откинул отчаянья путы,

Я решился и вышел в поля.

На полях, неживых и бесплодных,

Замирая, к земле я прильнул:

Мне ответил глубинный и водный,

Вдалеке нарастающий гул.

ТРИПТИХ

Вечер

Закат был кровь. Закат был пламя.

И ветер леденил, как смерть.

Как купол в подожженном храме,

Была пылающая твердь.

Но неизбежное свершалось:

Закат покорно истекал.

И обреченная усталость

Гасила тлеющий раскал.

И засинели облака,

Ложась тенями убиенных.

И тьмы тяжелая рука

Сдвигала давящие стены.

Ночь

Мы, точно травы при дороге,

Бессильно полегли во прах.

Но только б жить!.. И нас, убогих,

Повел вперед звериный страх.

Чернела ночь. Ни зги. Ни крова.

Мы ощупью во тьме брели:

Рабы, влачившие оковы

В пыли истоптанной земли.

Неправый судия судил

И веселился о мученьях.

А если петел нам гласил, –

То знаменуя отреченья.

Рассвет

Еще не свет, но призрак света

Сереет по полям пустым.

И ветер ночи без ответа

Взывая, шевелит кусты.

И тишина для спящих духом

Еще, как ночью, глубока.

Но слушай обостренным слухом,

Как на коленях облака,

Привстав по краю небосвода,

Друг другу тихо говорят:

«Молите Бога – да сгорят

Достойные в огне восхода…»

ИСКУПЛЕНИЕ

Вечером звонили ко всенощной.

Пели колокола хвалу.

Попик старенький, немощный

Служить побрел по селу.

Сторож шептал озабоченно:

«Панихидку, отец Игнат,

Отслужить вас просили оченно

Каких-то двое солдат.

Струсил я виду военного:

Надругаться пришли. Да ничуть:

Николая, раба убиенного,

Заказали они помянуть…»

Были ризы темно-лиловые.

Полз тихонько шепот старух.

Да от ладана шел елового

Горьковатый смолистый дух.

Стояли в церкви заброшенной

Каких-то двое солдат,

Попик голодный, взъерошенный

Кадил возле царских врат.

А когда он прибрал Евангелье

И престол пеленой покрыл,

Темный купол два Божьих ангела

Осветили взмахами крыл.

ПРОМЕТЕЙ

Титан, мятежный дух, зарница

Того, что знаньем мы зовем…

Не ты ли тот, кого потом

Израиль в страхе звал Денницей?..

Был дик и жалок человек:

Он грыз сырые кости жадно,

Следил несмысленно и стадно

Светил необъяснимый бег.

Он был как зверь. Но были боги.

Была отрадна жизнь богов.

Олимпа трудные отроги

Скрывала пена облаков.

Был Зевс ревнив: воздвиг на страже

Провал, и пропасть, и закон –

Да смертный не помыслит даже,

Что может быть как боги он.

Но был огонь похищен с неба

И тайно человеку дан.

На сонмище в день оный не был

Лишь он, нахмуренный титан:

«Я свет принес и вам, и многим –

Запретный, мысленный эфир.

Смотрите, как яснеет мир:

Отныне будете как боги…»

Титан к скале прикован. Тщетно

Пробитой дланью цепи рвет

И мох терзает безответный.

Внизу стогласый Понт ревет

И, воздымая мерно руки,

Рыдает хор Океанид.

И ветер множит плача звуки

И солью слез глаза слепит.

«О брат, смирись!..» «Мой враг не вечен!»

«Проси пощады!…» «Знаю: срок

Зевесу Мойрою отмечен.

Древней титаны: ведом рок

Титанам лучше, чем Крониду…»

Но блеск и грохот. Страшен гнев

Отца богов. Рассвирепев,

Скалу он вержет в тьмы Аида.

«Клянусь я Стиксом: коршун Ночи

Уснувший Тартар возмутит,

И над тобою заклекочет,

И клюв копьем в твой бок вонзит…

Так будь, пока в Аид не снидет

Своею волею другой…»

………………………………………………

Титан! Ты помнишь, как в Аиде

Он шел пронзенною стопой?

НЕБЕСНЫЕ

Когда потемнеет, выходят они.

Сначала увидишь ты только огни,

Но после, всмотрясь, очертания тел,

И дланей, и крыл, и нацеленных стрел.

В морозную ночь Скорпиона изгиб

Ползет, и как будто бы шорох и скрип

Суставчатых ног и сухой чешуи

Расслышат сторожкие уши твои.

А в книгах старинных, где желты листы,

Найдешь ты всё тех же Небесных черты:

Охотник наотмашь заносит копье,

И гладкая Гидра свернулась и пьет.

Их жизнь высока. Как священный обряд,

На запад свой путь совершает их ряд.

Не вечны, но длительны. Божьи рабы,

Они отмеряют теченья судьбы.

И наш соучастник в грядущих скорбях,

У самого моря в закатных кровях,

И ночью их книгу сквозь звездный туман