Письмо самому себе - [27]

Из трещины пахучая смола.

2. Белая ночь

Совершенно жемчужный свет.

Совершенно стеклянная тишь.

– Ты, река, зеленеешь в ответ

И плавучие травы растишь.

Оседает в лесу туман

На колючем еловом ребре.

Ты подумаешь: это – обман,

Это – северный сон в серебре.

Совершенно немой покой.

Точно жизни и смерти порог.

Над совсем неподвижной рекой

Затуманенный воздух продрог.

3. Прибрежье

Весь день с болезненной зари

Сечет упрямыми слезами,

И в тусклых лужах пузыри

Играют бычьими глазами.

Песок на тяжких дюнах плотен,

И скрыт завесою седой

Туманно-дождевых полотен

Залив с тяжелою водой.

Сойди к воде. Вода уводит

Куда-то к викингам домой.

Зеленой, древнею волной

На запад Балтика уходит.

4. Золотой дом

Kuldne kalevite kodu…

(Золотой дом, родина калевов [4] )

До самой старости, покуда жив я,

Я не забуду полевой тропы:

Я помню жарко-золотые жнивья

И гладкие, хрустящие снопы;

Зеленый ельник, солнцем разогретый,

Стеной по краю выжатых полей,

И радостный покой тепла и света,

Усталость гордую в руке моей.

Густую синеву родного неба

И облака слепяще-белый ком,

И вкус коричневый ржаного хлеба

С салакою и кислым молоком.

5. Старый Таллинн

Страшный переулок (Vaimu tanav)

и Короткий подъем (Liihike Jalg) –

улицы в старом Таллинне

Серый, тугой плитняк.

Стены щербатой кладки.

Древен был известняк,

Стары были лопатки.

Башни ждут над тобой:

Ночью колдует Таллинн.

Позднего часа бой

Медлен, разбит и печален.

Светит зеленый газ.

Шаг отдается гулко.

Ты не ходи сейчас

К Страшному переулку.

Втиснут в стенных камнях

Вход на Малом подъеме.

Ходит Черный Монах

Плоскою тенью в доме.

Может быть, где-то вслед

Карлик тебя окликнет:

«Город за много лет

Весь ли достроен?» – Не пикни!

Молча махни рукой:

«Нет, не достроен Таллинн!»

– Если достроен, рекой

Смоет в залив он морской

Город грудой развалин.

6. Эстонец и камень

Сыпучий снег летел в норд-осте

И каменел в тисках луны.

Ледник пахал поля до кости

И щедро сеял валуны.

Они твой лемех ждут со злостью,

Украдкой, точно колдуны.

Но вот столетья эст упрямый

Катал окатанный гранит,

И розовато-серой рамой

Теперь валун поля хранит.

И плуг идет легко и прямо:

Упрямый труд – ты сам гранит.

7. Тот, кто остался

Враг уже на эстонской земле –

Некуда отступать.

Слева сосед – на сосновом комле,

Справа – пустая гать.

Сзади стоит отцовский дом,

Он пока еще цел.

Каждый куст здесь стрелку знаком.

В сердце – каждый прицел.

– Умирали викинги, стоя,

Непременно с мечом в руке.

У него наследство простое:

Ледяная решимость в зрачке.

Но всего дороже на свете

Ему вот эта земля,

И вот чахлые елки эти,

И в каменье свои поля.

И высокий удел немногих

Обозначен ему в облаках:

Умереть на своем пороге

С трехлинейной винтовкой в руках.

ИЗ АЛЕКСИСА РАННИТА

Переводы с эстонского

1. Полигимния

Медленным шагом вступаю я в храм твой, высокая муза,

Темен, упрям, – неофит, – скромен, как странник аскет,

Встал пред тобою, смущенный, и крылья мои потемнели.

Слушаю, как ты во мне ритмом пространство зажгла.

Дории звуки немые! Раздел и суровый, и гордый,

В трезво-могучих чертах он простотою пьянит,

Контуром хладным рисунка. Фронтоны, рельефы и фризы

Вместе с рядами колонн – истина их в чистоте.

Тихо я снова вступаю под сени их ясности строгой,

Робко встаю пред тобой, Дева, Творящая Гимн, –

Муза, моя чаровница! Свое заклинанье, как пламя,

Произнеси и заставь стих неумелый запеть.

2. Отрешение

Тихо, в безветрии ночью листва опадает на травы,

Точно касается дождь чутко уснувшей земли.

Первый призыв тишины. И последняя жалоба ветра.

Лист, говоришь ты с листом? Или с собою, душа?

Падают листья. И вижу, как месяц на хрупкой рябине

Точно в рубашке дитя, тощее, в ветках сидит.

Смотрит оттуда, как мертвый. Из дали глаза остеклянил.

Губы скривил и молчит. Машет мне белой рукой.

В замкнутом круге брожу я. В блужданье безвыходность давит.

Ночь – безысходный тупик. Только остались одни

Листьев, как птиц, переклички. И песнь обреченной цикады.

Путь отрешения, рок. Зов совершенного – смерть.

ЭСТОНСКИЙ ЯЗЫК

– Luule on leek,

mis on kasvamas allapoole.

Aleksis Rannit

Поэзия – пламя,

Плывущее вглубь.

Алексис Раннит

Peoleo – иволга

Стихи – цветы над целиною слова,

Над корневою тканью языка,

И нам звучит таинственно и ново

Другой язык цветением цветка.

И вот язык моих упрямых предков,

То светлый, как ласкание волны,

То твердый, как кремень, то зло и метко

Летящий в цель, то смутный, точно сны.

Как объяснить мне иволгу лесную

И дробную апрельскую капель?

Певучих гласных музыку двойную,

На «р», как гром, раскатистую трель?

Стихи на этом языке, как пламя,

Плывут неуловимо в глубину,

Плывут голубоватыми огнями

В свою, в тебе сокрытую, страну.

IN SOMNIS

ЗМЕИ

Da inde in qua me fur le serpe amiche…

Dante Alighieri, Inferno. Canto XXV

Мне с той поры друзьями стали змеи.

1. Рассказ

Объяснять бесполезно –

Это было вот так:

В облаках был железный

И наломанный мрак.

И откуда-то снизу –

И до облачных дох –

Фиолетовой ризой

Поднимался сполох.

Этот цвет аметиста –

И не синь, и не бел, –

Был и ярким, и чистым,

И горел, и кипел.

Я бежал по дороге

К этой сказке огня.

Но хватали за ноги

И держали меня

Те, кто делом и словом

Не пускали на смерть.

Но свеченьем лиловым,

Как магнит, была твердь.

Вот и стали кружиться

Свет и тени вокруг.

Вырывалось, как птица,

С хрипом сердце из рук.