Письмо на желтую подводную лодку - [39]

Теперь о том, как это происходило. Стоило ему пожать перед битвой руку парламентера, и все планы противника, все боевые операции оказывались у него в голове. Более того, с этого момента он постигал историю человека, мог думать как тот, зная его слабые места, и предвидеть все его действия. — Выдержав многозначительную паузу, так, чтобы его слышали все, Матусевич заявил: — Я пойду по стопам непобедимого Бонапарта, исполню священный алгоритм, заменю имя и стану Наполеоном современности!!! — Закончив тронную тираду, Шурик надменно обронил: — А что мне какой-то там Джонни из Ливерпульского порта?! Бездарность!

— Да все это бред сумасшедшего! — снова вмешалась Юля. — Поле какое-то придумал! Он вам еще и не такой лапши навешает: и что Бог на свете есть, и про мировой заговор… Люди выучили умные слова, и стало сложно определять придурков! Саша, ничто так не украшает человека, как дружба с собственной головой. Наполеон — это победитель FOREVER, а ты — просто Шурик…

— Иди, старушка, иди лучше отсюда — тебе слова никто не давал! — грубо оборвал «просто Шурик».

— Сердце, собирайся, чего с ним спорить, — рассудила Юля, заманивая в свою компанию Тиллима. — Нас тут не поняли! Мы уходим на Камчатку, да?

Папалексиев поднялся с кресла, но не потому, что его позвали.

— Ну вот, встал… Парируй! — распалился Шурик.

— Обрати внимание, — спокойно заметил Тиллим, — из сострадания не рискую тревожить твою неуравновешенную самовлюбленную психику.

— Это у меня с психикой не в порядке??! Да те, кто слушает битлов, и есть настоящие бесноватые со сдвинутыми мозгами! Ты видел, что на их шабашах творится? А я видел…

Тиллим уже едва сдерживался:

— Закрой рот, трепло! Не трогай имя Леннона!

— Я?? Имя Ленина??? — Матусевич, сделав огромные глаза, изобразил неподдельное удивление.

— Да хватит уже паясничать! Ты все прекрасно понял.

Шурик завелся еще больше:

— Ну и что? Что мне за это будет?! Войну объявишь, грозный полководец? Ха-ха!

— Только посмей повторить свои гадости о Ленноне, я тебя в окошко выкину! Не посмотрю, что ты каратист…

— И повторю, Тиля, повторю! — И тут Матусевич выкрикнул во всю глотку: — Леннон твой душу дьяволу продал!!!

Неожиданно мощный удар в левую стенку заставил автобус содрогнуться сверху донизу. Следующим, еще более сильным ударом «икарус» едва не смело с дороги — в заросли, в море. Удержав равновесие, он на миг застыл и под девчоночий визг тут же устремился дальше.

Когда в салоне погас свет и окружающий космический мрак пробрался внутрь, воцарилась всеобщая паника. Выведенная из музыкальной нирваны Оля наконец-то сняла наушники и недоуменно спросила:

— Что случилось?

Теперь вопили уже не только девочки, но и — увы! — большинство мальчиков, обычно демонстрировавших бесстрашие и закаленную волю. Словом, кричали все, срывая без того ломающиеся голоса, кричали так громко, что в этом паническом оре трудно было разобрать даже свои собственные слова. Взмахивая руками, как наседка, волнующаяся о цыплятах, крыльями, вопила и повидавшая всякое убежденная атеистка Людмила Николаевна:

— Господи, Боже мой! Да что же это такое?! Если Ты есть, спаси и сохрани детей!.. Ребята, я с вами!..

Ее слова, впрочем, потонули в общей разноголосице.

— О-ой, мамочки! Я н-не хочу! Не-ет!!! — топал ногами вцепившийся в подлокотники мальчик с зачесанной на косой пробор челкой.

Наташа Плотникова шепотом предположила:

— Может, это и есть торсионное поле?

— Девочка-вампир за нами пришла… — дрожащим, сразу ставшим тоненьким голоском в тихом ужасе блеял спрятавшийся за спинкой кресла Матусевич. — Сиринга?! Явилась!

— Ну что? Куда девался упрямый весельчак Саша Матусевич??! Нет! Это проклятье Леннона, — иронически многозначительно сказал Тиллим. — Отвечать нужно за свои слова.

Шурик из-за спинки испуганно посмотрел на того, с кем чуть не подрался минуту назад, и, по-прежнему дрожа, завопил:

— Принимай капитуляцию, генералиссимус! Признаюсь, заблуждался, мои извинения…

В этот момент автобус снова сотрясло.

— Не слышишь меня? — переходя на истерический крик, взмолился каратист. — Ты что, не слышишь?! Все, хватит — ПОБЕДА! Да святой он, святой! Леннон жил, Леннон жив, Леннон будет жить!!!

Хорошо, что никто из старших не расслышал этого крамольного лозунга.

Вдруг с заднего сиденья с гримасой страха, исказившей миловидное личико, указывая пальцем вперед, заверещала Наташа:

— Смотрите!!! Там, там! Ужас какой… А-а-а!!!

Пробив толстое, укрепленное стекло в передней части салона, слева внутрь автобуса просунулась огромная голова с озлобленной, в пене мордой и кривыми рогами. В лунном свете все увидели, что из черных ноздрей валит дым, а выпученные глаза с налившимися кровью белками горят зловещим потусторонним огнем!

Шурик, закрываясь от привидения потными ладошками, продолжал в трепете бормотать:

— Ага… Вот и Пан пожаловал… Хозяин лесов…

— Да это сам Сатана! — сдали нервы у остававшегося все эти часы абсолютно невозмутимым Евгения Александровича. — Увидишь же такое отродье… Чур меня, чур!

Образина продолжала гипнотизировать путешественников ужасным взглядом.

Водитель Тарас — единственный, кто сохранил присутствие духа и мужскую волю, — поддал газу, и здоровенный «Икарус», точно железный конь, чуть подпрыгнув и едва не оторвавшись от земли, снова рванул вперед, почти полетел над дорогой исполинским Пегасом. Свет в салоне зажегся, точно в знак спасения от неведомой напасти, и сразу стало заметно, какие у всех измученно-усталые лица, а у многих — красные от слез глаза. Школьники с трудом приходили в себя после пережитого. Под кем-то даже сиденья промокли, и эти бедолаги от стыда готовы были сквозь землю провалиться. Людмила Николаевна сидела смирно, положив под язык валидол, а встревоженный Евгений Александрович допытывался у шофера: