Любимый брат мой Слепень!
В предыдущем письме я рассказал тебе о том, как я умер, вернее, как я растянулся в придорожной канаве. Но главные неприятности начались потом. Около меня начали останавливаться прохожие. Собралась толпа. Какой-то гражданин, став надо мной, закричал:
— Ой! Что же мы за люди? На наших глазах умирает человек, а нам хоть бы что!
Другой поддакнул:
— Верно сказано, клянусь честью! В стране не осталось и одного человека! Сколько тут народа, но никто и пальцем не пошевельнет!
Затем раздались голоса:
— Нет ли доктора? Доктор!..
— Самое лучшее позвонить…
— Пока дозвонишься, человек умрет.
— Ох, если б только умер! Птицы растащат и черви съедят, так что и кусочков не соберешь.
— Думаете, в нынешние времена легко поговорить по телефону? Только болтают об этом.
— Вай-вай! Человек на глазах умирает! Эх, братцы, нет у нас жалости и сострадания…
Какой-то юноша сказал рядом стоящему:
— Вот в Европе и Америке таких вещей не происходит. Это страны цивилизованные. Там организации общественной помощи. Стоит упасть собаке на улице, сейчас же подбегают к ней, кладут в машину и отправляют в ветеринарную больницу.
— Дудки, — возразил его сосед. — В Европе и Америке никто ни в чьи дела не вмешивается. Там каждый занят своим делом. Если кто-нибудь скажет соседям: «Умираю, дайте воды, ради бога», — никто и глотка не даст. Понял ты это?
— А вы, эфенди[2], ездили в Европу, что так говорите?
— Если и не ездил, то слышал от тех, кто ездил. К тому же я и читаю… Можно подумать, что вы там были?
— Разумеется. В прошлом году наше общество взаимопомощи на пароходе «Битлис» предприняло двухнедельный туристический рейс по Средиземному морю. Должен вам сказать, эфенди мой, объездил я всю Грецию, Италию, Испанию, все страны на берегу Средиземного моря. И в результате узнал я такое, что…
— Эй! Неужели среди вас нет ни одного совестливого человека, а?
— А если и есть, то что!
— Надо бы позвонить с полицейского поста.
— Вот если бы сюда «скорую помощь»…
— В Европе и Америке никто из частных граждан не вмешивается в дела живых и умирающих. Почему? Потому что это цивилизованные страны и там есть специальные люди, которые должны заниматься такими делами. Существуют специальные организации, которые подбирают упавших на дорогах, упавших и умирающих, упавших, но еще не умирающих. Там, не так как у нас, прохожие не останавливаются около умирающего человека, чтобы поглазеть, как он умирает, а проходят себе мимо. Пусть его подымают и делают, что хотят, те, кто уполномочен.
— Надо хотя бы расстегнуть ему ворот.
— Лучше всего было бы сделать ему массаж.
— А если растереть ноги и руки да нажать на грудь, он, может быть, придет в себя.
— Да нет, наверное, уж умер.
— Душа наша ведь подобна птице, сейчас она здесь, а глядишь — ее уж и нет.
— Всех нас ждет такой конец.
— Нет, братец, мы не люди. Столько толпится народу, и никто не поможет несчастному!
Любимый брат мой Слепень! Сказать по правде, такой разговор мне очень понравился. Знай я, что все это обернется так забавно, то раньше, в трудную минуту, непременно выкинул бы подобный номер, притворившись мертвым на многолюдной площади большого города. Но теперь я не мог выкидывать номера, ибо дал себе слово умереть. К тому же нарушить слово при народе, менять свое решение, просто стыдно. Ведь это смерть, а не политика, чтобы вертеть то в одну, то в другую сторону.
Около меня все время толпились люди. Они внимательно разглядывали меня, а когда им надоедало, уходили. Вместо них приходили другие, и их оказывалось еще больше.
Чтобы посмотреть, как я умираю, люди толкались, давили друг друга, кричали.
Одна женщина, толкнув стоявшего перед ней ребенка, сделала ему замечание:
— А тебе, такому клопу, что здесь нужно?
— Нет у нас никакого воспитания. А ведь вроде для родины растят детей! Бросают на произвол судьбы, надеясь на милость господню.
— Сынок, у тебя что, дела нет?
— Нынче свет прямо без отцов и матерей.
Наступила очередь изучать мою персону, мою голову, уши, глаза.
Один заметил:
— Взгляните на его обувь. На одном ботинке черный шнурок, на другом коричневый.
Я так смутился, что хотел убрать под себя ногу, чтобы спрятать этот злосчастный черный шнурок. Но ведь я умер, и мне стыдно было двигаться. Тогда-то я понял, что перед тем как совершить какое-либо дело, человек во что бы то ни стало должен все как следует обдумать. Если тебе надлежит умереть, заранее обдумай, какую позу надо принять в земле, и ложись соответственно.
Я совсем забыл, что у меня разные шнурки, и не подумал, что внимательные граждане это сразу же заметят.
