Письма с того света - [27]

— Я не люблю подхалимства. Поняли? Когда я вхожу к вам, никто не должен вставать. Пусть все продолжают работать.

И раздраженный направился к выходу, а Шевки продолжал стоять, бормоча ему вслед:

— Да, эфенди мой, слушаюсь, эфенди мой…

Во время обеденного перерыва я сказал одному из сослуживцев, Кериму:

— Ну и подхалим. Еще ни разу не видел таких.

— Да, мода на такое подхалимство уже прошла. Это так называемое восточное подхалимство.

— А разве подхалимство может быть восточным или западным? Собственно, ведь это присуще, пожалуй, только Востоку!

— О нет! Не скажи. Есть еще и западное подхалимство. Времена восточного подхалимства прошли. Это все позади. Понял ты, прошла мода на восточное подхалимство! А между тем каждый человек любит лесть. Ты здесь недавно, многое тебе непонятно. Вот Джазим-бей на каждом слове повторяет: «Я не люблю подхалимства». А попади он к западному подхалиму, что с ним станет! Раз человек разбогател, возле него обязательно должен быть какой-нибудь подхалим… Жаль мне нашего Джазим-бея. У него есть все: миллионы, имения, особняки, машины, жена, любовницы. А он несчастлив. Почему? Потому, что около него нет подхалима. Его слова «Я не люблю подхалимов» означают «Не могу найти подходящего подхалима». Очень мне жаль беднягу… Какое основное занятие секретарей американских миллионеров? Подхалимство! Это западное подхалимство…

— О, ты, видно, хорошо знаешь эту науку, Керим, — сказал я.

— Да, знаю, — ответил он, — и науку эту и ее философию. Вот увидишь, вскоре кое-что произойдет.

Прошло совсем немного времени после нашего разговора, и то, о чем говорил Керим, действительно стало происходить. Мой месячный оклад был 250 лир. Керим, который устроился на эту работу за три месяца до меня, получал столько же. А через неделю после нашего разговора его оклад вдруг повысился до 300 лир. Те, кто работал в этом учреждении уже два-три года и получал всего лишь 150 лир, стали недовольно ворчать. Но пусть себе ворчат, а Керим тем временем стал получать 400 лир, как и наш заведующий Шевки.

Вскоре Керим с окладом 500 лир был назначен нашим заведующим, а Шевки стал его заместителем. На работе Керим появлялся два раза в неделю. Но и на этой должности он долго не задержался. С окладом 750 лир его перевели на другую работу.

По мере того как рос оклад Керима, росло и расстояние между нами. Бывшие друзья стали называть его Керим-бей. А уж наш Шевки при виде Керима, который прежде работал под его началом, сразу подтягивался и в разговоре с ним употреблял такие выражения, как «уважаемый бейэфенди», «ваше превосходительство».

Вскоре до нас дошли слухи, что Керим отправился с Джазим-беем в путешествие по Европе. По возвращении его мы услышали, что он стал получать уже 2000 лир. Но и это было не все. Потом мы узнали, что его оклад достиг 5000 лир в месяц. А что он собственно делал — этого никто не знал. Считался секретарем, помощником, заместителем Джазим-бея. Когда Джазим-бея не было, всеми его делами ведал Керим. Затем получилось обратное. Когда не было Керима, его дела начал вести Джазим-бей. А ведь этот Керим не был ни способным, ни трудолюбивым. И никаких знаний у него не было. Никто не мог понять, отчего он так преуспевает. Только я знал, что он возвысился благодаря западному подхалимству. В чем оно заключалось, это западное подхалимство, я узнал позже.

У Джазим-бея было пять-шесть предприятий. Наше было самым старым из них. Однажды нам сообщили, что будет отмечаться двадцатая годовщина основания нашего учреждения. Всем выдали премию в размере месячного оклада. Кроме того, в честь этого события в ресторане одного из самых больших отелей устроили банкет на 80 человек.

И вот тут я наконец узнал, что такое западное подхалимство, узнал, в чем секрет успеха Керима. На банкете Джазим-бей сидел во главе стола, рядом с ним — Керим. Мое место было через три человека слева от Керима. Я с большим интересом и вниманием наблюдал за Керимом, не пропускал ни одного слова, ни одного движения.

Вот Джазим-бей взял рюмку, хотел поднести ко рту, но в это время его руку схватил Керим.

— Нельзя, — сказал он. — Знаете сами, вам вредно.

— Ну, всего маленькую рюмку, — взмолился Джазим-бей.

— Раз нельзя, значит, нельзя. Впрочем, как знаете… Хотите, пейте… Только я уж тогда ни при чем. Ведь вы же знаете, что нельзя из-за сердца.

Джазим-бей поставил рюмку, поднятую за его здоровье, и сел на место.

Затем Джазим-бей заметил:

— Жарко здесь что-то. Окно бы открыть…

Не успел он сказать это, как Шевки, восточный подхалим, опережая официантов, сорвался с места. Повторяя на ходу: «Извольте, господин эфенди, извольте!», он подбежал к окну.

Вдруг раздался строгий голос Керима:

— Оставьте! Не надо открывать!

И, повернувшись к Джазим-бею, укоризненно сказал:

— Ну что вы делаете? Право, хуже ребенка… Вы же потный. Разве можно…

— Да нет же, я не вспотел, — уверял Джазим-бей.

— Что значит «не вспотел»! Как будто, дорогой мой, я не знаю, вспотели вы или нет.

Джазим-бей наливает себе воду. Керим тут как тут:

— О-о-о! — восклицает он. — Что вы делаете, бога ради? С ума сошли, что ли?

— А что? — говорит Джазим-бей. — Воду себе наливаю…