Письма о демонологии и колдовстве - [66]

Приближалось иное время, когда закон против колдовства, и сам по себе достаточно кровавый, толкал на все более жестокие крайности, неведомые прежде англиканской церкви.

Впереди была великая гражданская война, ей предшествовали яростные споры церковных партий. Поспешная и плохо продуманная попытка воздействия на шотландцев с целью добиться от них соглашения с правительством и принять обряды богословов Высокой церкви и строгие преследования в Звездной палате[219] и прерогативных судах обеспечили пресвитерианству популярность в Англии, а поскольку королевская партия во время гражданской войны пришла в упадок, государство же и управление церковью изменились, то увеличилось и влияние кальвинистских богословов. Можно только пожалеть, что строгая мораль и тщательное соблюдение религиозных обрядов все еще оттенялись неколебимой верой в существование ведовства и стремлением усилить официальные наказания против него. Вир считал духовенство слишком ретивым в этом преследовании ведьм: «Ad gravem hanc impietatem, connivent theologi plerique omnes» ( «Богословы в большинстве своем чрезмерно нетерпимы к нечестивцам» (лат.). Но нельзя отрицать, что пресвитерианцы-священники, которых в Шотландии часто назначали членами комиссии Тайного совета для расследования дел о ведовстве, проявляли в таких случаях необычайную степень доверчивости и что тогдашнее временное возвышение этой церкви в Англии было отмечено особенными жестокостями такого рода. Даже заведомо приличные люди, например Калами и Бакстер, должны были поддерживать такие процессы, на которых наглые и жестокие ничтожества, вроде, например, уже упомянутого Мэтью Хопкинса (такие, как он, в те смутные времена принимали самозванно титул охотников за ведьмами и, разъезжая по графствам Эссекс, Сассекс, Норфолк и Хантингтон, делали вид, что ищут ведьм) проводили допросы с неслыханными пытками и заставляли всеми покинутых несчастных признаваться в делах, столь же абсурдных, сколь и невозможных, признание в которых было равносильно лишению жизни. Перед разбором этих дел более подробно, я процитирую слова Бакстера, так как никто не может меньше желать зла благочестивому и совестливому человеку, каким, без сомнения, был этот богослов, несмотря на все его заблуждения и предубеждения: «То, что в 1645 и 1646 годах было отправлено на виселицу много ведьм, широко известно. Мистер Калами бывал с судьями на выездных сессиях по этим делам, слышал признания обвиняемых и видел, что с ними не совершалось никаких мошенничеств или несправедливостей. Я разговаривал со многими понимающими, набожными, учеными и внушающими доверие людьми, которые жили в этих графствах, посещали обвиняемых в тюрьмах и слушали их печальные признания. Среди прочих был повешен старый приходской проповедник по имени Ловис, живший недалеко от Фрамлингема. Он признался в том, что у него было двое бесенят и что один из них всегда подталкивал его на совершение какого-либо злодеяния; однажды он увидел парусный корабль, который бесенок заставил его потопить; он подчинился, и корабль на его глазах погрузился в море».

Мистер Бакстер переходит далее к другой истории — о матери, которая отдала своей дочери бесенка, обернувшегося кротом, и велела держать его в банке около печи, тогда, мол, тебе никогда не придется плакать. Интересно, что в этом отрывке Бакстер называет охотника за ведьмами довольно пренебрежительно — «некто Хопкинс», но все же не осуждает того, кто выследил более сотни ведьм и заставил их признаться в ведовстве. Может быть, ученый-богослов был одним из тех, кто верил, что охотник за ведьмами каким-то образом надул дьявола и подсмотрел его записную книжку, в которую Сатана, себе на память, занес имена всех ведьм в Англии, а Хопкинс ею поживился[220].

Можно заметить, что времена безвластия и насилия, казалось, порождали личностей, которые умудрялись получать от смут выгоду; характер этих людей соответствовал временам, которые их выдвигали и позволяли действовать, точно так же, как гибель какого-либо дерева или травинки вызывает к жизни определенное насекомое, питающееся продуктами гниения. Чудовище наподобие Хопкинса могло появиться лишь во времена беспорядков вроде раскола в обществе. Он был, вероятно, уроженцем Меннингтри в Эссексе, в любом случае он жил там в 1644 году, когда город охватила эпидемия гонений на ведьм. Подхваченный течением, он нашел себе занятие и, действуя более рьяно и с большим по сравнению с другими знанием дела, научился своему ремеслу — как он позволяет себе заявить, опытным путем. Позднее ему разрешили заниматься этим как законным ремеслом и переезжать из одного места в другое с помощником по имени Стерн и с некой женщиной. В защиту от обвинения в вымогательстве он заявляет, что плата за его услуги составляла двадцать шиллингов с города, включая расходы на проживание и переезды туда и обратно вместе с помощниками. Он также подтверждает, что никуда не ездил, если его не приглашали.

Главный прием Хопкинса состоял в раздевании обвиняемых донага и втыкании иголок в различные части тела, чтобы обнаружить колдовскую метку, которую, как считали, ставил дьявол в знак своего владычества и через которую подручные дьявола кормят своих отпрысков. Он также практиковал испытание водой, когда подозреваемую заворачивали в простыню, большие пальцы на руках и ногах связывали вместе, и бросали ее в пруд или реку. Если она тонула, это расценивалось в пользу обвиняемой, но если несчастная женщина плавала (а иногда она всплывала на поверхность до десяти раз), обвиняемая считалась виновной, по принципу короля Иакова, который, применяя такой способ дознания, заявлял, что поскольку ведьмы отказывались от крещения, то как раз вода и должна отторгнуть их (однако это красивый оборот речи, а не аргумент). В обычае у Хопкинса было держать бедных ведьм без сна, чтобы не дать им получить помощи от дьявола и ввергнуть слабых, напуганных и изнуренных бессонницей людей в состояние, близкое к сумасшествию; для той же самой цели тюремщики заставляли их ходить до тех пор, пока чрезвычайная усталость и боль в натруженных ногах не оказывали на них дополнительного воздействия, вынуждая к признанию.