Пионеры Русской Америки - [129]

Загоскин насчитал у Заплатки на вешалах до сотни оленьих шкур и 250 бобровых.

— Для кого это богатство? — спросил лейтенант.

— Кому нужда, тот возьмет, — отвечал оборотистый торговец.

Познакомился Загоскин и с семьей Заплатки. Сын старика, крещенный с именем Николай, вел торговые дела с редутом Колмакова; младший брат Заплатки Косик (Высокий) тоже занимался торговлей. Вот как выглядела его сделка с Загоскиным: «Брат его, видя на мне соболий архалук, спросил, нет ли у нас соболей; получив утвердительный ответ, убедительно просил продать ему десять штук, недостающих в парке, назначенной в подарок на предстоящих поминках. Для такого случая ни один туземец не пожалеет заплатить втрое дороже настоящей цены, но мне не хотелось ни отказать, ни торговаться с хорошим человеком; я подарил ему, сколько нужно, а наутро получил в отплату две выдры высшего достоинства».

Загоскин не раз приводил примеры природного радушия и гостеприимства туземцев, их искреннего стремления делиться прибытком с нуждающимися. Так, на Аляске был распространен обычай оставлять в бараборах сухую провизию для проезжающих; ее можно было брать и даром, если нечем заплатить. Другой пример: когда в жиле заканчивались припасы или их по каким-либо причинам не успевали заготовить, тогда «не один, не двое, но целое жило… переселяется на ближайшее жило в уверенности, что пока там что есть, с ним поделятся соседи». К тому же зажиточные соплеменники на поминках по умершим родственникам щедро раздавали подарки. Поэтому совсем уж бедных среди туземцев Квикпака Загоскин не встречал. По его мнению, корыстолюбие не было изначально присуще коренным жителям Северной Америки, а появилось после знакомства с европейцами; тогда же в местные языки пришли слова «богатство» и «нищета».

Загоскин счел итог своего летнего похода ничтожным: «Труды наши… пропали почти даром», — явно поскромничав. Ведь тем летом он с товарищами проплыл на байдаре 200 верст к северу-востоку от Нулато, в августе спустился по Квихпаку до селения Икогмют и осенью дошел до редута Колмакова; всего было пройдено и описано, измерено и определено по карте более 700 верст. Они увидели горы, разделявшие места расселения «такаяксанцев» и «юннака-хоттана»; узнали, что через горный хребет эти племена не перебираются, потому что там нет прохода, а по рекам не проплыть из-за каменистых порогов. И еще Загоскин предположил: Квихпак, который берет начало в горах, разделяющих владения Российско-американской компании и Компании Гудзонова залива, и Юкон — одна и та же река. И хотя это предположение он высказал со всей осторожностью исследователя, в 1863 году оно нашло подтверждение.

Зимовка в Колмаковском редуте

Осень 1843 года провели в селении Икогмют, а в середине ноября, едва установился снежный покров, двинулись по первопутку к редуту Колмакова.

Это была вторая зима, которую Загоскин проводил в походе. Он уже испытал на себе ходьбу на «лапках», замерял температуру на морозе, выполнял астрономические счисления на ветру, ночевал на снегу, делал записи в дневнике у костра и хорошо усвоил: на Севере кратчайший путь между двумя точками не всегда проходит по прямой — иногда сделать крюк и безопаснее, и удобнее. Путь из Икогмюта на Кускокуим пролегал по открытой тундре, в первые зимние месяцы бураны так заметали те места, что даже туземцы не отваживались ходить. А дорога в обход, через Паймют, хотя и была длиннее, зато большей частью шла по лесу, где и метель не так страшна, и хворост для костра найти проще.

Четвертого декабря благополучно прибыли в редут Колмакова. Это был второй редут на Аляске, в котором останавливался Загоскин, и у него была возможность изучить и тамошние порядки, и характеры управляющих, и отношение туземцев к русским. В редуте Колмакова ничто не было похоже не только на Михайловский редут, но и вообще на все поселения компании: «Здесь всё особенно… пища, одежда, обыкновения, самые люди. Во всех отделах русские, креолы, алеуты, состоящие на жалованье, без пайка муки, как говорят, жить не могут. Здесь не откажутся от муки, но ее случается так мало в привозе, что месяца по три забывают о хлебе. Да и пользующихся правом на мучной паек из 15 человек служащих, со включением управляющего, всего шестеро. В Михайловском отделе русские надели туземную одежду; здесь, напротив, туземцы носят и зимою наши сукна; там управляющий барин, здесь тятя и первый труженик…» Этот труженик, установивший в своем редуте порядки, восхитившие лейтенанта, — Семен Иванович Лукин. Вот его история, рассказанная Загоскиным.

Отца Лукина в 1806 году убили колоши во время нападения на Якутат, а его самого мальчиком взяли в плен. Два года он прожил у колошей. Освободила его команда американского судна, и капитан отдал ребенка Баранову. С тех пор Лукин жил у главного правителя Русской Америки и воспитывался вместе с его сыном. В 1816 году он был отправлен Барановым на Кадьяк, в 1819-м служил толмачом в Александровском редуте.

Лукин прекрасно знал местные языки и не раз помогал Загоскину разбираться в нагромождениях труднопроизносимых названий, подчас по-разному обозначавших одни и те же географические объекты. Но более всего лейтенанта поражали не познания управляющего, а его характер и образ жизни: «Лукин живет и жил, что называется, настежь; мы часто видали в его каморке по десятку туземцев, которые целые дни помалчивают между собою в ожидании хозяина, работающего где-нибудь в лесу или у запоров. Если случатся у него гости в обеденную пору, то кусок юколы и чайник колониального чаю делится с присутствующими; зная тонко их обычаи, он никогда не спрашивает, кто и зачем пришел… Лукин столько же доступен ночью, как и днем: прихожий стучится под окно и бывает впускаем без опасения».