Пионеры Русской Америки - [130]

Если туземцу необходимо было что-то купить, но он не мог заплатить сразу, Лукин верил на слово и давал в долг. Такое вроде бы нерачительное поведение, казалось, должно было неизбежно привести к убыткам. Но в действительности получалось наоборот: те управляющие, кто отказывался отпускать товары в долг, не дружил с туземцами, как сказал Загоскин, «жил барином», проигрывали Лукину — тот всегда сдавал мехов больше других.

Открытость и доброжелательность, уважение местных обычаев сделали его одним из самих авторитетных служащих компании на Аляске. Лукина знали и любили и русские, и туземцы, высоко ценило руководство компании. Этолин неоднократно напоминал лейтенанту, чтобы тот не нагружал Лукина лишними заботами и не отвлекал от исполнения обязанностей управляющего.

Загоскин с восторгом описывал порядки, заведенные Лукиным в редуте: «Ввечеру, как это было пред воскресеньем, по заведенному управляющим порядку, в часовне, преображенной из лавки, читаны были им некоторые псалмы и молитвы. Все работники со своими семьями находились на молитве. Вспомним, что большая часть присутствовавших — новокрещеные, и после этого понятно, какими способами достойно уважаемому Лукину удается распространять свое влияние на отдаленные туземные племена, его защита-благочестие, помощник-хранитель исповедующих имя его». В 1848 году в редуте побывал сподвижник епископа Иннокентия, священник из креолов Яков Нецветов, освятил построенную Лукиным часовню и окрестил 22 туземца.

Конечно, Лукин не был местным Дедом Морозом, приносящим подарки; он прекрасно знал, чего можно ожидать на Аляске, и был готов действовать в соответствии с обстановкой. В 1839 году туземцы под видом торговли пришли в Икогмют и вырезали всех служащих компании, а на следующее лето готовились напасть на Колмаковский редут. Однако местные жители вовремя предупредили управляющего, и когда разбойники явились к нему в избу, самого наглого он выбросил в окно, а остальные, встретив отпор, ретировались. Общение с Лукиным многому научило Загоскина, он слушал его советы и старался следовать им. «Без предусмотрительности, твердого и решительного характера никакие стены не спасут» — к такому убеждению пришел лейтенант.

После окончания экспедиции Загоскин ходатайствовал перед правлением компании о должной награде для управляющего, и его просьба была удовлетворена. Сын Лукина Константин был определен на службу в компанию с годовым жалованьем в 250 рублей, другой сын, Иван, назначен помощником управляющего редутом.

Летний поход 1844 года

В мае 1844 года отправились вверх по Кускоквиму на байдаре и трех байдарках — искать проход в Кенайский залив. С ними пошел управляющий Колмаковским редутом.

Загоскин впервые совершал дальний поход на байдарке и скоро оценил все ее преимущества, можно сказать, почувствовал себя в ней как дома: компас покоился перед ним на стойке, записную книжку он поместил под обшивку, под рукой лежало ружье, чтобы бить перелетную птицу, сбоку ранец с провизией и патронами — словом, сиди, смотри, наслаждайся «природой в юном, оживленном своем виде». К тому же на воде не было ни комаров, ни мошки — этой летней египетской казни. Ноги, конечно, уставали; но лейтенант, еще на Каспии выработавший привычку сидеть с поджатыми ногами, освоился и здесь.

Вверх по течению шли «на палочках» — отталкиваясь шестами от дна. Течение Кускоквима оказалось слабее, чем Квихпака, и вода светлее. Протекала река среди утесов и была такой извилистой, что можно было проводить только приблизительные замеры. К тому же сделанные лейтенантом отметки совершенно не совпадали с описаниями Васильева, который во время похода не смог сделать ни одного астрономического измерения. И всё же Загоскин исследовал и детально описал течение реки.

В глубине ее изгибов располагались летники местного племени инкалитов, дальше на север — тундра, усеянная озерами. Там, где Кускоквим соединялся с Холитно, было самое рыбное место — ловились сиги, муксуны; Загоскину с товарищами удалось даже на ходу поймать 17 щук! Видели горный хребет Чигмит, исполинским щитом отделявший бассейн Кускоквима от многочисленных речек, несущих свои воды в Кенайский залив.

Почти каждый день встречали медведей. Назвать их поведение мирным было никак нельзя — они гонялись вплавь за туземцами. Избавиться от преследования можно было, лишь выгребая на байдарке против течения. Однажды заметили медведя, скрадывавшего журавля: птица не улетала и, словно дразня косолапого, перескакивала с кочки на кочку, а тот, сделав стойку, готовился к броску. Медвежьей охоте помешал выстрел Никитина. Случалось, желание местных охотников заполучить медведя приводило к гибельным последствиям для лесов и промыслов: «лучшие бобровые притоны вод Кускоквимских выжжены туземцем, который, желая добыть медвежонка, забравшегося на ель, зажег ее».

Добраться до верховьев реки им так и не удалось — требовалось еще не меньше двух недель, а это задержало бы отправку Лукиным мехов. «Заманчиво было достигнуть верховья Кускоквима: мы привыкли и к жизни, усвоились и с холодом, и с голодом, и с комарами… С грустью принуждены мы были обратиться назад». Спустя двое суток благополучно возвратились в редут Колмакова.