Пионеры Русской Америки - [121]

Вот так в «дымной каморке», порой угорая от печки-каменки и мучаясь вынужденным бездействием, встретил лейтенант Рождество. Впрочем, вскоре дело нашлось — ночью волки зарезали лучшую передовую собаку, привезенную с Камчатки, на следующую ночь — еще трех. И пошла охота! Без собак на Аляске не прожить, они там первые помощники и главная тягловая сила, недаром туземцы считали их членами семьи.

Для охоты на волка туземцы изобрели зверский — иначе не скажешь — но бескровный, то есть сохраняющий в целости шкуру волка, способ: «туземец берет несколько тонких, плоских китового уса прутиков, около 2 футов длиною, заостряет их концы, свивает оборота в три и, обмотав маклячьим жиром, бросает в разных местах близ своего жилища. Волк падок на жир: с голоду глотает два-три комка целиком; жир варится скоро, ус, выпрямляясь, колет его желудок и приводит к верной смерти. Наутро охотник по следам доходит до пропавшего зверя».

Лейтенант караулил по ночам с ружьем у падали, туземцы разбрасывали свои ловушки — словом, вторая неделя пролетела незаметно. Наконец, 30 декабря изготовились идти. Снегу за 11 дней навалило столько, что Загоскину пришлось нанять двух молодых туземцев протаптывать дорогу. Эти юноши, оставшиеся сиротами после смерти родителей от оспы, не имели теплой одежды и обуви, и Загоскин выделил им по теплой парке и паре торбасов. Кормили их тоже на счет экспедиции. Нанял он их за приличную плату и даже написал в книге, «для любопытных», за какую: «½ фунта бисера красного и белого в цене двух бобров, топор енисейский в двух, нож якутский в одном, 2 фунта табаку черкасского в двух, пальма[14] в двух: сверх этого дано каждому в придачу по огниву». Вот почему молодые, неженатые туземцы охотно нанимались на работу в компанию, особенно по весне, когда было голодно. «Если приложить дороговизну провоза привезенных мною вещей, доставляемых через Сибирь, и сравнить с ценностью, которую имеют эти предметы на рынках Камчатки, Колымы и в владениях Гудзонбайской компании, то явственно будет, что Российско-Американская компания платит щедро».

Погода установилась самая подходящая для похода: ясная, тихая и морозная. Шли по левому берегу реки Уналаклик, тундрой снег оказался «крепко убитым», но собаки идти ленились и за день прошли не более семи миль. И всё оттого, что на пути не раз встречались глубокие овраги, по дну которых петляли горные речки. И приходилось останавливаться, выпрягать собак, переносить на руках нарты через реку, потом снова впрягать собак.

Ночевали у реки, в туземном жиле, которое русские называли Игудовским — «по имени Игудока, одного из главнейших торговцев племени улукагмютов». Этим маршрутом три года назад шел и Глазунов, но составленный им журнал по каким-то причинам в Новоархангельском архиве не сохранился. Однако спутники Глазунова рассказывали лейтенанту, что путь этот невероятно труден — он проходил по горам, нарты им приходилось спускать на потягах — ременной упряжи. Поделились с ним и своими подозрениями относительно туземцев: якобы проводники — улукагмюты могли намеренно вести их таким тяжелым маршрутом, чтобы навсегда отвадить белых людей от попыток проникнуть в верховья Квикпака.

Цель экспедиции Загоскина многим туземцам была не ясна, и лейтенант старательно ее скрывал, чтобы не возбудить подозрений у сметливых и коварных улукагмютов. Обычно он говорил через толмачей, что «русский тойон идет дарить тех, которые продают бобров его землякам». Это им было понятно, тем более что лейтенант щедро подкреплял свои объяснения подарками. Нанятые Загоскиным в Уналаклике туземцы не бывали на Квихпаке, и староста дорогой признался: два года назад он проходил этим переносом, но путь помнит «некрепко». Как бы то ни было, переход через Куиххоглюк считался на тот момент кратчайшим, и Загоскин решился идти. Обнадежил и толмач Григорий Курочкин — он обещал найти знающих попутчиков и советовал взять с собой туземца из жила.

Чтобы не заблудиться, решили придерживаться левого берега реки. Шли по компасу на северо-восток, через широкие овраги; даже засыпанные снегом, они оказались так глубоки, что приходилось мостить переправу. И все же в первый день нового, 1843 года прошли целых девять миль.

К вечеру послали двух туземцев на ближайшее жило дать знать о своем приходе. 2 января к полудню на место привала явилось все население — 18 человек обоего пола — «для расторжек», то есть меновой торговли. Сначала, по местным обычаям, дарили друг другу подарки, затем открылся базар. Загоскин купил мороженых сигов, гольцов, толкуши всех видов — мясные, рыбные и ягодные, юколу для собак. Прикупил еще парку для себя потеплее — в своей он промерзал на ночлегах, поменял лапки для всей команды на более удобные.

За торговлей подошло время обеда, и хозяева не могли не угостить гостей любимым лакомством туземцев — чаем с сахаром и сухарями. Компания для чайных церемоний средств не выделяла, угощали из личных припасов — «для соблюдения приязни туземцев». Загоскин не раз повторял: «Кто привязал его к себе ласковым обращением, открыл или показал употребление какой-нибудь вещи, полезной для домашнего быта, согрел, одел, накормил вовремя, при нужде, того он никогда не забудет, но не рассыплется в благодарностях, не скажет приветственных слов, потому что взаимная помощь считается у них делом обыкновенным». Он не забывал описывать и туземные привычки, не всегда понятные русским. Так, он заметил, что полученные подарки «туземец не считает ни во что: другое дело подарки после расторжек: тут он полагает, что выторговал вещь, которую получает в придачу». То есть туземцы тоже хотели считать себя ловкими коммерсантами.