Пионеры Русской Америки - [120]

Поскольку Загоскин собирался охотиться, то брал с собой много оружия: две винтовки, семь фузей, два дробовика, 12 пистолетов и пуд патронов, упакованных в медную флягу. И только в походе он понял: ружья и пистолеты, выделяемые компанией, для пешеходной экспедиции не годятся из-за большого веса. К тому же на 30-градусном морозе и в снегопад ружья неизбежно давали осечку. Длинные, в два аршина, кремневые фузеи не годились и в стычках с туземцами — «сами туземцы сознаются, что нисколько не боятся наших ружей, потому что за них можно схватиться». Они именно так и поступили в 1841 году, когда вырезали всю артель в Икогмюте.

Пистолеты тоже оказались неудобными: весили по четыре фунта (около 1,6 килограмма. — Н. П.), требовали времени для заряжания, поскольку были кремневыми, часто давали осечку и имели рога — «иначе не умею выразиться о крючьях, которые привинчиваются к ложе для затыкания за пояс, что на деле никогда не употребляется». В итоге лейтенант поступил так, как делали все моряки-офицеры в дальних походах: купил за свой счет английскую винтовку и два английских же капсюльных дробовика — даже вымокшие и полные воды, они не осекались, «были укладисты и надежны». Он приобрел и карманные пистолеты английского же производства, легкие и удобные, они помещались в карманах и всегда были наготове — вот их туземцы действительно боялись.

На утро 16 декабря наметили выход из селения. Собирая собак, долго не могли отыскать одной — оказалось, ночью ее зарезал волк. Вышли поздно, около 11 утра, но погода была самая ходовая: Загоскин намерил минус 24,5 градуса, и первые пять миль шли бодро по гладкому льду. Дальше дорога пошла по рыхлому снегу сквозь кустарник, и пришлось снова надевать «лапки». Ольховник и тальник вскоре сменились ельником, росшим по берегам Уналаклика, а далее на восток начиналась тундра. К вечеру пошел снег, ставить палатку на ночлег не стали — «мы ее берегли до лета», и поужинав, в хорошем настроении «расположились, где кому приглянулось». Всего за день прошли десять миль — это если мерить напрямую, а если по всем изгибам реки — то выходило и все пятнадцать.

Днем потеплело до минус пяти, задул северо-восточный ветер, повалил снег. Ночью засыпало так, что часовой начал отгребать старосту, тот разбудил команду, и все вместе отгребали нарты и лейтенанта. «Услыша шум, я проснулся и, полагая, что время собираться в путь, спросил кружку чаю».

— До света, батюшка, еще далеко, — отвечал староста. — И лучше бы нам воротиться.

— Что так? — сонно спросил лейтенант. Оглядевшись, увидел, что снегу нападало более двух футов.

— Вишь ты, как засыпало. Долго идти будем по такому снегу. Весь корм выведем в один конец. Из Нулатова не на чем будет выгнать собачонок.

Загоскин помнил, что по карте, составленной Малаховым, от Уналаклика до выхода на реку Квихпак 100 миль и оттуда до артели в Нулато еще 30, всего 130 миль или 227 верст. И пройти их предстояло по колено в снегу и с нагруженными нартами.

— Пока снега не окрепнут, замаит нас, грешных, этот путь, — вздохнул староста. — Пригожей было бы воротиться, батюшка.

«Я послушался бывалого человека и решился воротиться». А если бы не послушался? Позже, еще раз возвращаясь мыслью к своему первому походу, лейтенант признавался — если бы он тогда знал переносы, то есть кратчайшие пути, то снег не помешал бы им дойти до Нулато и не пришлось бы тогда претерпевать лютые морозы — «следовало только подняться на тундру». Но этот путь ему еще предстояло открыть, а пока пришлось возвращаться.

Одиночка

Непогоду решили переждать в одиночке. Чтобы уменьшить груз, староста предложил оставить юколу в укромном месте, но и с облегченными нартами по глубокому снегу за день до одиночки не дошли, снова ночевали на снегу. И здесь случилась неприятность: собаки, почуяв близость знакомого места, убежали, бросив нарты. В тех краях остаться без собак означало верную гибель. Хорошо, беглецов поймали туземцы и вернули обрадованному Загоскину.

К утру еще потеплело, началась оттепель. Вода в реке стала подниматься поверх льда, быстриной выворачивало полыньи, и пришлось распрягать собак и тащить нарты на себе. Под тяжестью нарт и людей прибрежный лед крошился, раз нарты провались в полынью — к счастью, в том месте было неглубоко — вытащили. «Такая работа в зимнюю пору не весьма приятна: следовало бы обсушиться, но поднявшаяся метель обещала пургу и торопила к месту». Промокшие, уставшие, еле доползли до одиночки.

Староста одиночки, встретив Загоскина, удивился его скорому возвращению и не обрадовался — провизии не хватало и для своих, а здесь целая команда пожаловала. Пришлось Загоскину послать две нарты в редут за припасами, и еще на двух нартах поехал староста за спрятанной по дороге юколой для собак.

«Сносно было в дымной каморке провести трое, четверо суток, но без дела две недели показались бы истинною мукой». Но делать нечего — оставалось терпеть и ждать погоды. Короткие декабрьские дни Загоскин проводил перед тусклым огоньком жирника в астрономических вычислениях «так — для пробы, крепка ли голова». Вот где пригодились расчеты, которые он делал кадетом в корпусе по учебникам Гамалеи! Но в Америке определить координаты места по расстоянию Луны от Солнца или от звезд порой оказывалось невозможно из-за ненастья и сильных морозов. Перед экспедицией он просил друга выслать ему экземпляр только что вышедшей брошюры «Об определении долготы места по наблюдаемому прохождению луны и звезд через меридиан». «Где с большей пользой русские морские офицеры могут приложить к делу этот способ, как не в Северной Америке?..» — писал он в письме. Дошла ли до него та брошюра, неизвестно, но он смог точно, не на глазок определить координаты сорока пунктов, и его расчеты позволили нанести на карту Аляски устья и истоки рек, их рукава и повороты, одиночки и редуты, туземные жила.