Пионеры Русской Америки - [119]
Загоскин признался, что если бы и не было в тот день праздника, все равно никто работать бы не смог — «с непривычки всех нас разломало». Пока команда отдыхала, лейтенант прикупил у туземцев десять собак.
На следующий день, отдохнув, тронулись в путь — нарты, усиленные свежими собаками, весело катились по недавно ставшему льду залива к мысу Ныгвыльнук. В ближайшем жиле купили три пуда мороженой рыбы, переночевали у туземцев в летнике. Староста уверял, что знает местность как свои пять пальцев и по тундре проведет к реке напрямик коротким путем, нужно только «встать на лапки».
«Лапки, — поясняет Загоскин, — это род лыж, но только лыжи делаются из тонкой выгнутой доски, подшитой снизу тюленьей шкурой… а лапки сгибаются из четырех трехгранных брусков, связанных попарно». Ноги вставляются в две распорки и привязываются к ним оленьими петлями. Делали лапки из березовой доски, как и полозья для нарт.
Моряку передвигаться по суше и без того непривычно, а уж на лапках-то… «Надев в первый раз в жизни лыжи, я осторожно ступал по кочковатой почве, едва закрытой снегом». Шли час. Петли лапок нестерпимо резали пальцы, мелкий снег слепил глаза, в десяти шагах ничего не было видно, и встреченная на пути лощина казалась озером, холм — равниной, а спуск заканчивался неизбежным падением. Наконец, решили остановиться, чтобы дать отдых собакам и себе.
Кто задымил трубкой, кто стал нюхать по туземному обычаю табак, Загоскин снял вконец измучившие его лапки — и вспомнил о компасе. Оказалось, они идут строго перпендикулярно намеченному курсу, не вдоль залива, а вглубь материка. Тут и староста, почесав затылок, признался: мол, идем не туда. Лейтенант глянул на него исподлобья, но говорить ничего не стал — «взял румб на запад». Однако дойти до залива засветло не успели, решили заночевать в устье небольшого горного ручья, именуемого туземцами «квык», что означало «поток» или «ручей».
У залива стало заметно теплее, вечером термометр показал — 4,5 градуса. Но задул крепкий восточный ветер, к утру он перешел в пургу, и закрутило, замело!.. Кострище, люди, нарты, собаки — все в одно мгновение превратилось в сугробы, и уже нельзя было понять, что где. Пришлось время от времени откапывать друг друга и проверять, не уснул ли кто. На закате метель стихла, выглянула луна, освещая все вокруг мирным, тихим светом. Откопали нарты, разожгли костер и обсушились.
Утром потеплело, в заливе взломало лед и понесло его обломки в море. По сырому снегу стало продвигаться труднее, и дорога пошла среди такого густого кустарника, что пришлось рубить просеку. Измучились и люди, и собаки. «Вчера мы роздали собакам последнюю юколу», — записал Загоскин в дневнике. По бездорожью и на голодном пайке собаки не то что груженые нарты не сдвинут с места — сами не смогут идти. И лейтенант решил послать в Уналаклик за подкреплением.
Следующий день — 11 декабря — оказался не легче предыдущего. Шли берегом под утесами, «попали во время прилива и принуждены были жаться по краю лайды, загроможденной огромными льдинами, выдвинутыми на берег октябрьскими полными водами». В двух местах берег оказался засыпан камнями с утесов и сильно сузился, пришлось выпрягать собак и перетаскивать нарты на руках. Вконец измотанные, добрались, наконец, до Уналаклика.
Здесь Загоскин порадовался — все его летние распоряжения оказались выполненными: срубили избу, к ней пристроили кухню, рядом соорудили сарай для собак. В Уналаклике отдыхали четыре дня — исправляли собачью сбрую, чинили нарты, увязывали припасы к походу. Один день ушел на сортировку собак — старых и негодных к дальнему походу оставили в селении, вместо них туземцы подарили трех молодых — щедрый подарок! — остальных Загоскин взял напрокат за вознаграждение.
В книге лейтенант подробно описал походный груз, «для того, чтоб каждому можно было судить о трудности и неудобствах таких походов». Треть груза составлял корм для собак, седьмая часть — зимняя и запасная одежда, палатка, чемодан с астрономическими инструментами, ящик с книгами, шкуры для байдар и почти три с половиной пуда — оружие и патроны. На шести нартах везли 67 пудов 5 фунтов — больше 11 пудов на нарту. Меньше взять было никак нельзя, и так по его настоянию взяли всего по пуду сухарей на человека, а не по два с половиной, как обычно, потому что из них половина обычно раздавалась шнягам-приятелям. Везли не только свой груз, но также припасы и товары для артели в Нулато.
Загоскин не без гордости отмечал: «От Васильева включительно до нашей экспедиции все отряды голодовали, все были принимаемы туземцами более или менее враждебно; все, невзирая, что продолжали свои исследования всего сряду по несколько месяцев, стоили Компании сравнительно дороже того, во что обошлось наше путешествие». Голодали потому, что они делали расчет на покупку провизии у туземцев, а Загоскин за два года экспедиции добывал пропитание по большей части сам и только в случае крайней нужды выменивал. И делал это всегда с оглядкой, точнее, с прицелом на будущее: «Мы знали, что места, нами осмотренные, не останутся долее в безызвестности, и ласковым и вместе строгим в рассуждении себя обращением с туземцами успели внушить к себе их доверие и уважение, и всем этим обязаны добронравию и самоотвержению команды».

В череде злодейств и предательств, которыми так богата история Смутного времени начала XVII века, князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский (1586–1610) являет собой один из немногих образцов доблести и чести. Замечательный полководец и умелый дипломат, он сумел очистить Московское государство от сторонников Тушинского вора, и в марте 1610 года — за два с половиной года до подвига Минина и Пожарского! — Москва с ликованием встречала его как своего избавителя. Князь пользовался всеобщей любовью, и кто знает, как повернулась бы история России и скольких бед и несчастий можно было бы избежать, если бы молодой и полный сил воевода, которому не исполнилось и двадцати четырех лет, не умер бы от загадочной и страшной болезни, по слухам отравленный завистниками, своими родичами, не желавшими делиться с ним властью… Автор книги, предлагаемой вниманию читателю, с нескрываемой любовью пишет о своем герое, воссоздавая историю его жизни на фоне драматических и трагических событий, происходивших тогда в России и за ее пределами.

М.В. Ломоносов, как великий ученый-энциклопедист, прекрасно понимал, какую роль в развитии русской культуры играет изобразительное искусство. Из всех его видов и жанров на первый план он выдвигал монументальное искусство мозаики. В мозаике его привлекала возможность передать кубиками из смальты тончайшие оттенки цветов.До сих пор не оценена должным образом роль Ломоносова в зарождении русской исторической картины. Он впервые дал ряд замечательных сюжетов и описаний композиций из истории своей родины, значительных по своему содержанию, охарактеризовал их цветовое решение.

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.

Кто такие чудаки и оригиналы? Странные, самобытные, не похожие на других люди. Говорят, они украшают нашу жизнь, открывают новые горизонты. Как, например, библиотекарь Румянцевского музея Николай Федоров с его принципом «Жить нужно не для себя (эгоизм), не для других (альтруизм), а со всеми и для всех» и несбыточным идеалом воскрешения всех былых поколений… А знаменитый доктор Федор Гааз, лечивший тысячи москвичей бесплатно, делился с ними своими деньгами. Поистине чудны, а не чудны их дела и поступки!В книге главное внимание уделено неординарным личностям, часто нелепым и смешным, но не глупым и не пошлым.

В книге Рудольфа Баландина читатель найдет увлекательные рассказы о странностях в жизни знаменитых интеллектуалов от Средневековья до современности. Герои книги – люди, которым мы обязаны выдающимися открытиями и техническими изобретениями. Их гениальные мысли становились двигателем человеческой цивилизации на протяжении веков. Но гении, как и обычные люди, обладают не только достоинствами, но и недостатками. Автор предлагает ответ на вопрос: не способствовало ли отклонение от нормы, пусть даже в сторону патологии, появлению нетривиальных мыслей, решений научных и технических задач?

В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.