Пионеры Русской Америки - [119]

Загоскин признался, что если бы и не было в тот день праздника, все равно никто работать бы не смог — «с непривычки всех нас разломало». Пока команда отдыхала, лейтенант прикупил у туземцев десять собак.

На следующий день, отдохнув, тронулись в путь — нарты, усиленные свежими собаками, весело катились по недавно ставшему льду залива к мысу Ныгвыльнук. В ближайшем жиле купили три пуда мороженой рыбы, переночевали у туземцев в летнике. Староста уверял, что знает местность как свои пять пальцев и по тундре проведет к реке напрямик коротким путем, нужно только «встать на лапки».

«Лапки, — поясняет Загоскин, — это род лыж, но только лыжи делаются из тонкой выгнутой доски, подшитой снизу тюленьей шкурой… а лапки сгибаются из четырех трехгранных брусков, связанных попарно». Ноги вставляются в две распорки и привязываются к ним оленьими петлями. Делали лапки из березовой доски, как и полозья для нарт.

Моряку передвигаться по суше и без того непривычно, а уж на лапках-то… «Надев в первый раз в жизни лыжи, я осторожно ступал по кочковатой почве, едва закрытой снегом». Шли час. Петли лапок нестерпимо резали пальцы, мелкий снег слепил глаза, в десяти шагах ничего не было видно, и встреченная на пути лощина казалась озером, холм — равниной, а спуск заканчивался неизбежным падением. Наконец, решили остановиться, чтобы дать отдых собакам и себе.

Кто задымил трубкой, кто стал нюхать по туземному обычаю табак, Загоскин снял вконец измучившие его лапки — и вспомнил о компасе. Оказалось, они идут строго перпендикулярно намеченному курсу, не вдоль залива, а вглубь материка. Тут и староста, почесав затылок, признался: мол, идем не туда. Лейтенант глянул на него исподлобья, но говорить ничего не стал — «взял румб на запад». Однако дойти до залива засветло не успели, решили заночевать в устье небольшого горного ручья, именуемого туземцами «квык», что означало «поток» или «ручей».

У залива стало заметно теплее, вечером термометр показал — 4,5 градуса. Но задул крепкий восточный ветер, к утру он перешел в пургу, и закрутило, замело!.. Кострище, люди, нарты, собаки — все в одно мгновение превратилось в сугробы, и уже нельзя было понять, что где. Пришлось время от времени откапывать друг друга и проверять, не уснул ли кто. На закате метель стихла, выглянула луна, освещая все вокруг мирным, тихим светом. Откопали нарты, разожгли костер и обсушились.

Утром потеплело, в заливе взломало лед и понесло его обломки в море. По сырому снегу стало продвигаться труднее, и дорога пошла среди такого густого кустарника, что пришлось рубить просеку. Измучились и люди, и собаки. «Вчера мы роздали собакам последнюю юколу», — записал Загоскин в дневнике. По бездорожью и на голодном пайке собаки не то что груженые нарты не сдвинут с места — сами не смогут идти. И лейтенант решил послать в Уналаклик за подкреплением.

Следующий день — 11 декабря — оказался не легче предыдущего. Шли берегом под утесами, «попали во время прилива и принуждены были жаться по краю лайды, загроможденной огромными льдинами, выдвинутыми на берег октябрьскими полными водами». В двух местах берег оказался засыпан камнями с утесов и сильно сузился, пришлось выпрягать собак и перетаскивать нарты на руках. Вконец измотанные, добрались, наконец, до Уналаклика.

И вновь Уналаклик

Здесь Загоскин порадовался — все его летние распоряжения оказались выполненными: срубили избу, к ней пристроили кухню, рядом соорудили сарай для собак. В Уналаклике отдыхали четыре дня — исправляли собачью сбрую, чинили нарты, увязывали припасы к походу. Один день ушел на сортировку собак — старых и негодных к дальнему походу оставили в селении, вместо них туземцы подарили трех молодых — щедрый подарок! — остальных Загоскин взял напрокат за вознаграждение.

В книге лейтенант подробно описал походный груз, «для того, чтоб каждому можно было судить о трудности и неудобствах таких походов». Треть груза составлял корм для собак, седьмая часть — зимняя и запасная одежда, палатка, чемодан с астрономическими инструментами, ящик с книгами, шкуры для байдар и почти три с половиной пуда — оружие и патроны. На шести нартах везли 67 пудов 5 фунтов — больше 11 пудов на нарту. Меньше взять было никак нельзя, и так по его настоянию взяли всего по пуду сухарей на человека, а не по два с половиной, как обычно, потому что из них половина обычно раздавалась шнягам-приятелям. Везли не только свой груз, но также припасы и товары для артели в Нулато.

Загоскин не без гордости отмечал: «От Васильева включительно до нашей экспедиции все отряды голодовали, все были принимаемы туземцами более или менее враждебно; все, невзирая, что продолжали свои исследования всего сряду по несколько месяцев, стоили Компании сравнительно дороже того, во что обошлось наше путешествие». Голодали потому, что они делали расчет на покупку провизии у туземцев, а Загоскин за два года экспедиции добывал пропитание по большей части сам и только в случае крайней нужды выменивал. И делал это всегда с оглядкой, точнее, с прицелом на будущее: «Мы знали, что места, нами осмотренные, не останутся долее в безызвестности, и ласковым и вместе строгим в рассуждении себя обращением с туземцами успели внушить к себе их доверие и уважение, и всем этим обязаны добронравию и самоотвержению команды».