Пионеры Русской Америки - [116]

До эпидемии оспы туземное жило располагалось на противоположном, левом берегу реки Уналаклик, и было многолюдно, о чем напоминали многочисленные сохранившиеся ямы очагов. После эпидемии оставшиеся в живых перебрались на правый берег, поближе к компанейской избе.

Загоскин насчитал в двух небольших зимниках 13 душ и подробно описал, как строились и что собой представляли зимники туземцев приморья. На предназначенном для жилища месте выкапывали землю — на аршин или более, затем ставили опоры, на них горизонтально, с некоторым наклоном к середине укладывали толстые бревна, сверху засыпали землей. По форме сооружение напоминало пирамиду, издалека казалось холмом. Наверху жилища оставляли отверстие — окно, под которым устраивали очаг. Пол в зимнике настилали досками.

Попасть в зимник можно было только одним способом: ползком на четвереньках через узкий и низкий лаз, «по нечистоте, невообразимой для просвещенного человека и невыразимой словами: тут собачий кал, замерзшая человеческая урина, пепел, кости, шерсть и пр. и пр. и пр…По обеим сторонам от входа, в полутора футах от полу, во всю длину зимника, настланы нары… Это столы, диваны, кровати туземцев. Травяные рогожи, или церелы, развешанные поперек нар, указывают на отделения семейств одного от другого. В передней стороне, на полках и под ними, сохраняются пузыри с жиром, котлы, кондаки, калуги и всякий домашний скарб».

Летники строили из жердей, накрывали их шкурами или берестой, полов и очага не делали. Свет проникал через дверь и небольшие окна, которые ночью и в дождь занавешивали кусками шкур.

Загоскин пробыл в Уналаклике всего три дня, но этого времени оказалось достаточно, чтобы увидеть все преимущества селения перед Михайловским редутом: здесь были лес, песчаный грунт, позволявший сажать картофель, чистая родниковая вода, изобилие рыбы — кета и горбуша, морские сиги, гольцы и хариусы, добывали и речную, и морскую, которая приходила из залива. Туземцы давно оценили все преимущества Уналаклика и переселялись сюда из зимников в летники — на «дачу».

К тому же селение располагалось ближе к Квикпаку, который предстояло осваивать. И Загоскин предложил компании расширить селение Уналаклик, а в редуте оставить пост из четырех-пяти человек. «Пристойнее управляющему наезжать каждогодно на время прихода судна в редут, нежели постоянно занимать 20 человек служителей доставкою к редуту дров, рыбы, воды и пр.».

Чтобы убедить руководство компании, что редут должен существовать для селения, а не наоборот, Загоскин пересказал в своей книге местную байку о планах переноса столицы колоний. Когда М. И. Муравьев, только что вступивший в должность главного правителя Америки, приехал в Новоархангельск, он зашел в кузницу и увидел там ворох углей. «Зная, что в кузнице не производится никаких важных работ, он обращается к старшему кузнецу и спрашивает:

— Это для чего?

— Топоры ковать, ваше высокоблагородие.

— А топоры зачем?

— Дрова рубить, ваше высокоблагородие.

— А дрова зачем?

— Угли жечь, ваше высокоблагородие.

Долго потом разбирали, существовать ли Новоархангельску для углей, и угли перевесили». И осталась столица Русской Америки на прежнем месте, в Новоархангельске.

Можно, конечно, на эту ситуацию взглянуть философски и увидеть в ней вечный круговорот жизни: топоры — дрова — угли — и вновь топоры. И тогда не нужны никакие изменения, пусть всё остается на своих местах, как повелось встарь. Но острый и практичный ум Загоскина не желал мириться с устоявшимися обычаями, если они были нелепы или противоречили здравому смыслу.

Обратная дорога в редут мало напоминала прогулку: дождь и шквалистый ветер, как говорят моряки, «в зубы», заставили Загоскина и его спутника идти двое суток, к тому же шли не налегке, а нагрузившись рыбой. Но усилия лейтенанта были потрачены не напрасно — всё, что он предпринял перед началом похода, зимой вернулось ему сторицей.

Сборы

Если в Центральной России в середине XIX века скорость передвижения зависела от числа лошадиных сил, то в Восточной Сибири, на Камчатке и Аляске — исключительно от сил собачьих. Первых домашних оленей привезут на Аляску с Чукотки лишь на исходе века, и долгое время собаки будут оставаться основным транспортом и тягловой силой. К тому же поразительное чутье и догадливость собак делали их незаменимыми помощниками на Аляске: они находили занесенных снегом людей, предупреждали о приближении волков, поднимали зверя и птицу, согревали своими мохнатыми боками ночью, укладываясь между людьми.

Запрягать собак в упряжку можно было несколькими способами. «До присылки в 1836 г…собачника из Охотска в Михайловский редут ездили по-туземному», — писал Загоскин, изрядно поднаторевший в этом деле. По-туземному — значит, запрягая собак веером, в Восточной Сибири и на Камчатке запрягали цугом, по две в ряд, позже русский способ утвердился на Аляске как более удобный. В Сибири собак специально обучали идти в упряжке, и не просто идти, а по направлению, которое указывал возница. На Аляске же служащие в редуте часто менялись, собаки не успевали привыкнуть к возницам, да и сами ездоки своей неопытностью сбивали собак с толку. Оттого приходилось в походе специально выделять человека, который шел в головной нарте и показывал собакам направление, да и сам «возчик не сидит, но или помогает собакам, идя подле них в лямке, или толкает нарту сзади».