Пикник у Висячей скалы - [54]

О деньгах подчёркнуто не упоминалось. На данном этапе обсуждение цены на билет до Квинсленда никак не совмещалось с достоинством полного взаимопонимания. При свете двух свечей и с виски, душная комнатка казалась почти уютной. Майк налил себе ещё и почувствовал, как по его венам потек приятный жар.

— Ребёнком я всегда думал, что виски — это что-то вроде лекарства от зубной боли. Нянечка часто опускала туда вату. А в последнее время, заметил, что крепкий виски отлично помогает от бессонницы.

— Всё ещё думаешь о той чёртовой Скале?

— Ничего не могу поделать. Она снова является по ночам. Во сне.

— Сны! — сказал Альберт. — Прошлой ночью мне такого наснилось. Давай лучше о чём-то реальном.

— Расскажи. Я стал знатоком по кошмарам, как приехал в Австралию.

— Не то чтобы это был кошмар… Вот, чёрт! Не могу объяснить.

— Давай же. Попробуй! Мои иногда такие реальные, что я не уверен сны ли они.

— Я спал как чёртов убитый. Выдалась знатная суббота. Я лёг, наверное, уже за полночь. И вдруг я вроде проснулся и видел всё как сейчас. В комнате так разило анютиными глазками, что я открыл глаза посмотреть откуда. Не знал, что они вообще могут так сильно пахнуть. Такой нежный, но безошибочный. Звучит чертовски глупо, да?

— Не для меня, — сказал Майк, не сводя глаз с лица друга. — Продолжай.

— Ну, я открываю глаза, а вокруг светло как днём, хотя на улице темно хоть глаз выколи. Это меня вообще не удивило, только сейчас, когда рассказываю.

Он остановился и закурил «Кэпстен».

— Да. Будто лампа во всю светит. И вот тут она стояла — в ногах кровати, прям там, где ты сейчас сидишь.

— Кто? Кто она?

— Боже, Майк! Не поднимай шум из-за чёртова сна.

Он подвинул бутылку на столе.

— Моя сестрёнка. Помнишь, та которая обожала анютины глазки. На ней было что-то вроде ночнушки. Это меня тоже тогда не удивило. Хотя сейчас это как-то странно. В общем, она выглядела так же как когда я её видел в последний раз… ох, где-то лет шесть или семь назад. Не помню уже.

— Она что-то говорила или просто стояла?

— Просто стояла, смотрела на меня и улыбалась. «Ты узнал меня, Берти?» — спросила она. «Конечно, узнал», — ответил я. «О, Берти», — говорит, — «твои бедные руки с русалками, то как ты спишь с открытым ртом и твой сломанный зуб я узнаю повсюду!». Я только сел, чтобы получше её разглядеть, как она стала… чёрт, как это, когда человек начинает походить на туман?

— Прозрачной, — сказал Майк.

— Да. Откуда ты узнал? Я позвал: «Эй, сестрёнка! Не уходи». Но её уже почти не было, только голос. Я слышал его так же чётко, как сейчас тебя. Она сказала: «Прощай, Берти. Я проделала долгий путь, чтобы повидаться с тобой. А теперь мне пора». Я крикнул ей, но она ушла. Вот и всё… Думаешь, я чокнутый?

Чокнутый! Если нельзя положиться на благословенный здравый смысл круглой, крепко сидящей на квадратных плечах головы Альберта, то на что тогда можно? Если Альберт чокнутый, то верить во что-то совершенно бессмысленно. И надеяться или молиться тоже. Бессмысленно обращаться к богу, в которого Майку вечно говорили верить с тех пор как няня отволокла его в воскресную школу при деревенской церкви. И там, на красно-синем стеклянном окне был нарисован сам бог — пугающий старик, скорее похожий на его дедушку графа Хэддингема, сидящего на облаке и вмешивающегося в дела всех внизу. Наказывает нечестивых, заботится о выпавших из гнёзд воробьях в парке, приглядывает за королевской семьёй в их многочисленных дворцах, спасает или оставляет погибать при кораблекрушении «тех, кому угрожает опасность в море»… Найти и спасти, или обречь на погибель потерявшихся школьниц на Висячей скале. Всё это и многое другое искрой промелькнуло в бедном мозгу Майка. Беспорядочные изображения, которые невозможно было переварить, не то, что сохранить способность к общению. Он сидел и смотрел на друга, который теперь усмехался и повторял:

— Чокнутый! Подожди тебе ещё не то приснится!

Майк, зевая, поднялся:

— Чокнутый или нет, я хорошо провёл у тебя время, Альберт. Надеюсь, ещё как-то вместе выпьем. Доброй ночи.

Хотя туман прояснился и на какое-то время вышло солнце, когда на следующее утро Майк завтракал, дневной свет ещё не доставал до садов тенистой стороны горы. Он в последний раз посмотрел из окна столовой на маленькое озеро, всё ещё покрытого густой тенью и похожего на холодную серую каменную плиту. Лишенный летней красоты посёлок «Маунт Маседон» был почти таким же мрачным, как и сырые поля Кембриджа. Его знобило, он взял чемодан, надел пальто и пошел к конюшне. Альберт, провожавший его на мельбурнский поезд, насвистывал сквозь зубы, промывая шлангом дорожку, а Тоби стоял наготове возле повозки.

Кобу не терпелось отправиться в путь, он потряхивал изящно выгнутой головкой и звенел блестящим мундштуком.

— Не торопись, Майк. У него сильная голова, но мне не трудно придержать пока ты залазишь.

Они только выехали с аллеи на дорогу, как Альберт резко остановил резвого коба, завидев, вилявшего по дороге на сестринском велосипеде мальчика из Манасса с утренней почтой в покрасневшей от холода руке.

— Мистер Кранделл, тут сироп от кашля для кухарки, возьмёте? И секунду, есть ещё письмо для вас.