Певец тропических островов - [53]

— Ну и жара, у вас в Ченстохове всегда так? — спросил он. — Если бы вы… если бы вы… пан Ясь, были бы так любезны, принесли бы из кухни стакан воды. Я был бы вам очень признателен. Вы ведь здесь как дома. Надеюсь, вас это не затруднит?

Подросток в смущении переступил с ноги на ногу. Наверное, он получил от отца указание действовать согласно установленному порядку. Можно было подумать, что Леон роется не в своих, а в его вещах.

— Сейчас, — решился он наконец и исчез на лестнице.

Вахицкий открыл шкатулку и, повернувшись к лестнице спиной, быстро вынул бумажник из крокодиловой кожи. Заглянул внутрь — записка была на месте. В последние дни он часто ловил себя на том, что ни с того ни с сего оборачивается, озирается по сторонам. Ха? Не преувеличиваю ли я, случайно? — подумал он. Но, к своему неудовольствию, убедился, что действия его не лишены смысла. Сынок нотариуса, стоя на верхней ступеньке, недоверчиво вглядывался в него. И тогда, одной рукой прижимая к груди бумажник, Леон другой вынул из шкатулки жемчуг. Чтобы сверху, с лестницы, нитка была видна, поднял руку повыше.

— Что случилось? — спросил он. — Вы не можете найти стакан?

— Все в порядке, — ответил юнец.

Когда он через несколько минут вернулся, крышка ящика была уже закрыта. Изогнутые нити лежали наверху, прикрывая крестик.

— Жемчуг настоящий?

— Ха, если бы я знал. Как раз в Варшаве и хочу это проверить. О, спасибо. — И он поднес к губам стакан.

И тут Леону захотелось "поиграть", вызвать некое замешательство, которое в будущем усложнило бы интригу. Не коснувшись губами стакана, он поставил его на ящик и, спрятав жемчуг в карман, снова взял топорик и принялся забивать ящик.

— Ну, — сказал он через минуту, — дело сделано. Можно идти.

— То есть как это, а вода?

— Вода? Какая вода? — чуть заметно улыбнулся Леон. — А! Совсем забыл. Нет, спасибо, мне расхотелось пить.

Потешившись, он снова поглядел на послушного папиного сыночка, на этого весьма и весьма бдительного юношу. И убедился, что своей непоследовательностью добился некоторого эффекта. Все с той же приветливой улыбкой он просил передать привет папе, а сам широким, размашистым шагом отправился на вокзал. Даже не вышел на веранду — взглянуть на цветники.

В вагоне-ресторане, куда после отправления поезда проследовал Вахицкий, сидело несколько человек. Он невольно окинул взглядом все дамские сумочки и сел за угловой столик, по ходу поезда. За окном, совсем низко, стлались клубы дыма. Паровоз загудел. Почти тотчас же — не успел официант принести пива — какой-то господин с газетой попросил у Леона разрешения сесть напротив. Разумеется! Милости прошу! И Леон невольно снова оглянулся. Этот маневр и на этот раз принес свои плоды.

За спиной у Леона оказались два свободных столика.

Очевидно, господин с газетой был компанейским человеком и не любил одиночества. Полно, подумал Леон недоверчиво, я преувеличиваю. Он все не мог поверить, что жизнь с услужливостью официанта буквально подсовывает ему поднос с расставленными на нем сюрпризами, Господин с газетой минут пятнадцать не проявлял нм малейшего интереса к своему соседу. Но, прочитав фельетон и еще раз глянув на первую страницу, смял газету и швырнул на стол.

— Не могу я этого читать! — пожаловался он. — Опять у них нашли взрывчатку. И где — в Варшаве!

Леон не откликнулся. Налил себе еще пива.

— Не знаю, как вы к этому относитесь, — обратился снова сосед, — но я сторонник жестких мер. Правительство чересчур с ними цацкается. Это до добра не доведет, попомните мои слова!

— Как вам сказать, — отвечал Вахицкий. — Вы лучше сравните их хоровое пение с нашим. У них контрапункт, а мы все поем в унисон.

Господин с газетой открыл было рот, чтобы о чем-то спросить. Неожиданно в разговор включился пассажир, сидевший у окна напротив, также взволнованный тревожным сообщением в сегодняшней прессе. Он и господин с газетой исполнили своего рода дуэт, и теперь Леон уж и вовсе не понимал, случайно ли "компанейский" сосед подсел к нему или нет.

Забавное совпадение — почему-то после вчерашней истории вдруг именно с ним заводят разговоры о национальных меньшинствах, но с другой стороны, и в этом нет ничего удивительного, сегодня проблемами меньшинств интересуется весь вагон. А все же вокруг меня заваривается какая-то каша, подумал Леон, и эта мысль не оставляла его. Он смотрел в окно на проносившиеся мимо клубы дыма с миной человека, у которого довольно своих собственных забот и которого "дела государственные" не волнуют.

"Прометей" — это слово промелькнуло у него в голове подобно клубам дыма.

Как могло случиться, что он только сейчас об этом подумал? Может быть, именно в "Прометее" заключена разгадка? Он вспомнил все, что знал и что краем уха слышал от матери. "Прометей" — полулегальная международная организация, ставящая своей целью расчленение России и объединение национальных элементов ее западных соседей. Среди прочих в эту организацию входили известные ученые, крупные деятели культуры, вовсе не обязательно сведущие в политике. Они выполняли роль ширмы, за которой пожимали друг другу руки офицеры "вторых" отделов. Это было рандеву, место их сборищ, где они под предлогом общих интересов и дружбы, в сущности, недоверчиво оглядывали друг друга. Украинские националисты распределили роли: одни оставляли за собой зловеще красноречивые лужи крови, другие вешали на стенах своих кабинетов портреты Петлюры и маршала Пилсудского с его собственноручной подписью. Можно было бы сказать, что правая рука не ведает, что творит левая, если бы это не были руки политиков. Потому что правая и левая руки политика, "не ведая" ничего друг о друге, вполне дружно исполняют некую гармоничную мелодию, напоминающую тот или иной национальный гимн. Принято считать, что у политиков происходит весьма странное раздвоение личности, и такого рода люди как раз и заседали в полумасках в организации "Прометей".