Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны - [149]

«Коммунистические цензора очень быстро сообразили <…>, что надо бороться с „духом“ газеты, с „подбором“ фактов, с „тоном“ отношения к новой власти, – писал по этому поводу публицист А.С. Изгоев. – Можно было и порицать, но это должно было делаться с оттенком уважения, а, главным образом, без скрытой подоплеки: „мы“ и „они“»[1217]. Но период «либерализма» продолжался недолго. Уже к лету 1918 г. положение резко изменилось. Н.Я. Кузьмин, ставший главой Комиссариата печати, агитации и пропаганды после убийства М.М. Володарского, следующим образом сформулировал свои основные задачи: «Полное отметение и закрытие всех соглашательских газет, как наиболее ядовитых и вредных в острый период Гражданской войны… Беспощадное и последовательное давление на печать путем штрафов, закрытий, арестов – и в нужный момент закрытие всех газет»[1218].

Эта программа выполнялась строго последовательно. Только за июль 1918 г. в Петрограде было оштрафовано 10 газет самых разных направлений на общую сумму 127 тыс. рублей, 15 изданий закрыто, 5 редакторов и литературных сотрудников арестованы в качестве заложников[1219]. К концу 1918 г. уже не только оппозиционная, но и всякая иная небольшевистская печать была запрещена. С этих пор и до начала нэпа в Петрограде выходили исключительно официальные коммунистические и советские издания. Уничтожению небольшевистской прессы способствовала национализация Петроградского телеграфного агентства (ПТА), всей материально-технической основы печатного дела: издательств, типографий и т. п., а также ликвидация рынка бумаги и замена его государственным распределением. Сразу после октябрьского переворота Военно-революционный комитет (ВРК) начал устанавливать в Петрограде контроль за захваченными типографиями. Он предписал начальникам караулов составить списки служащих, впускать их только по пропускам и не разрешать ничего печатать без санкции ВРК и его комиссаров. Но овладеть полностью всеми 322 типографиями и типолитографиями города, сломить сопротивление оппозиционно настроенного профсоюза печатников удалось только через год.[1220] Наступил тот самый «нужный момент», о котором писал Н.Я. Кузьмин. Большевики остались единственной политической силой, владевшей печатным станком как средством массовой политико-психологической обработки населения.

В системе мер по формированию так называемого «нового человека», пожалуй, главное значение большевики придавали массовому устному и печатному воздействию на психику наиболее широких слоев населения. Это воздействие они подразделяли на два тесно взаимосвязанных направления: пропаганду – постоянное целенаправленное распространение коммунистических взглядов и представлений среди народа и агитацию – вербовку своих сторонников и внедрение каких-либо лозунгов для активизации «масс». Агитационно-пропагандистская деятельность была важнейшей обязанностью каждого члена партии. Средством агитации и пропаганды должно было стать все: газета, книга, устное слово.

Большевистская печать основывалась на принципах, в корне отличных от тех, что были приняты в буржуазном обществе. Разномыслие, множественность и индивидуальность точек зрения на любой предмет, которые характерны для изданий этого общества и которые дают возможность читателю судить о всей его политической палитре, при большевиках сфокусировались в одной точке – официальной точке зрения РКП(б). Материал, который предоставляли читателю полосы коммунистических газет, давал информацию о событиях в преломлении партийных интересов и идеологии. «На все явления общественной жизни наша печать смотрит под углом зрения „новой науки“, созданной Марксом и Энгельсом<…>, – писал петроградский партийный публицист В.А. Быстрянский. – Коммунистическая пресса <…> – это могучее орудие в деле воспитания граждан социалистического общежития, в деле созидания нового коммунистического общества». Отсюда и новая роль журналистики и журналистов. При советской власти, утверждал тот же автор, «журналист является подлинным орудием коммунистического просвещения масс»[1221].

Пропагандистская назидательность и строго официальный тон большевистской печати никак не могли удовлетворить образованного читателя, уже привыкшего к пестроте и разномыслию периодических изданий. «Седьмой месяц без газет, – с тоской писал один из петроградских интеллигентов в марте 1919 г. – Петроградцы… вдруг увидели то, чего не видели в самые мрачные эпохи реакции. Ведь седьмой месяц читать одну „Северную Коммуну“ – это все равно, что прежде бы читать „Ведомости С[анкт]-Петербургского градоначальства"… Читаем. И примирились, кажется»[1222]. Скудость сведений, сообщаемых советскими газетами о происходящих в стране событиях, способствовала тому, что важным источником информации для населения Петрограда стали слухи. Они иногда были правдоподобны, нередко принимали преувеличенные формы, но чаще всего не отражали реальные события, а выдавали желаемое (или, наоборот, пугающее) за действительное. Эту атмосферу слухов и домыслов, в которой обитали петроградские жители, обрисовала в дневнике З.Н. Гиппиус. «Все теперь без исключения, – носители слухов, – отмечала она летом 1919 г. – Носят их соответственно своей психологии: оптимисты – оптимистические, пессимисты – пессимистические. Так что каждый день есть