Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны - [114]
Это еще не взрыв, но сама «неопределенность» говорит о многом. Громких выступлений пока не было, но даже на рабочих митингах в те дни все чаще заметно плохо скрываемое раздражение. Так, 1 марта 1919 г. призывавший на собрании молодежи Экспедиции заготовления государственных бумаг к мобилизации комсомольский оратор вместо привычного гула одобрения услышал в ответ крики: «Долой!», «На что нам Красная Армия?», «На что нам текущий момент»[922]. Не стеснялись уже и большевистских вождей. Рабочий Северной Судостроительной верфи П. Беляков так вспоминал о выступлении Ленина в Петроградском Народном доме в марте 1919 г. – там, где большевистский лидер предложил запретить пассажирские перевозки на железной дороге[923]: «Народу было очень много <…> между собой вели разговоры, что все это делается с той целью, чтобы не дать народу самому ездить за хлебом, а весь хлеб бросать для армии, для того чтобы та воевала, а здесь, в городе, ничего не будет, для них городское население ничто»[924]. Все это совпало с недовольством низов по поводу слишком уж поспешной бюрократизации и «отрыва от народных масс» нового аппарата власти. Получаемые им «блага», сколь бы куцыми они еще ни были, вызывали живейший протест у рабочих и других слоев общества. Неслучайно Г. Зиновьев в начале 1919 г. несколько раз был вынужден говорить об этом публично. «Местами это приходится наблюдать, местами создалась такая атмосфера, что комиссар – это стало бранным словом», – заявил он на 6-м губернском съезде Советов 2 января 1919 г.[925] И о том же он упоминал спустя несколько недель на VIII съезде РКП(б) – о партячейках, отгородившихся стеной от масс, стремящихся к привилегиям, мечтающих о хорошей квартире и мягкой мебели и далеких от рабочих, которые смотрят на них «как на начальство»[926]. Это нарочитое возвращение к одной и той же теме примечательно – очевидно, улавливался какой-то сдвиг в общественных настроениях. То, что произошло в городе в марте, вряд ли можно понять, отвлекаясь от всех этих частностей. Они создавали соответствующий психологический климат, который и подготовил мартовский кризис.
Точкой отсчета волнений следует считать 8 марта 1919 г. Утром этого дня начался самочинный митинг рабочих Путиловского завода, требовавших хлеба. Заводской комитет никоим образом не вмешивался в это действо и вообще постарался его не заметить. Это насторожило рабочих, заставивших комитет избрать из своей среды президиум собрания во время второго митинга, который состоялся утром 9 марта. Здесь мы наблюдаем очень характерный поступок – стремление к «легитимизации» митинга. Ни для чего другого завком не был им нужен. Никому из его представителей 9 марта рабочие не позволили выступать. Эта «легитимизация» – одна из форм самоограничения волнений; экономический характер заводской резолюции, несмотря на политические прения, едва ли был здесь случайным. Рабочие словно стремились показать свою «благонадежность» – они осмотрительно воздерживались поначалу от всего, что превращало их действия в политическую акцию. Показательно, что все это закончилось, едва прибывшие на митинг чиновники пообещали одарить путиловцев неким усиленным «бронированным» пайком к 12 марта[927].
Собственно, политизация волнений и произошла после 12 марта, когда из-за нерасторопности властей – они опоздали на несколько дней – обещанный паек не привезли на завод.
12 марта состоялось новое собрание, очень бурное, причем его председателем избрали уже левого эсера. Главным здесь стало обсуждение политических вопросов – но этот факт нуждается в комментариях. Действительно, итогом митинга была политическая (в отдельных своих пунктах) резолюция, и представители завкома даже выразили недоумение, почему вместо хлеба рабочие просят свободы слова[928]. Но масштабы проявленного здесь инакомыслия не следует преувеличивать. На политические устои государства тут никто не покушался. Один из выступивших, представитель оппозиции Глебов, хотя и осуждал террор, но много говорил и о расколе рабочих, а в заключение несколько туманно призывал к объединению «всех разумных социалистических сил в единый социалистический строй»[929]. Да и политического спора на собрании не было – мы слышим, как правило, монолог социалистов, а об откликах рабочих судим лишь по коллективной резолюции.
