Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны - [108]
Сообщения с мест о настроениях масс, конечно же, нуждаются в поправках – они принадлежали партийным ораторам, в речах которых нетрудно уловить политическую пристрастность. Найти коррективы к ним, однако, очень сложно. Ни отсутствие оппозиционных массовых действий, ни даже одобрение «советских» резолюций – привычные в прошлом аргументы в споре pro et contra – еще сами по себе не могут служить критерием истинности всего того, о чем говорилось на Собрании. Но все же отметим ряд особенностей дошедших до нас сведений. Заметна, прежде всего, их абстрактность и особенно краткость – она вряд ли объяснима лишь техникой протоколирования записей. Это верное указание на аморфность антибольшевистских настроений – улавливались лишь общий «дух», направленность протеста. Неудивительны поэтому жалобы ораторов на равнодушие, малую активность рабочих масс. На том же заводе Речкина, несмотря на общую неприязнь к властям, из-за апатии рабочих не смогли сразу избрать уполномоченных на Собрание[853]. «Ощущение безысходности и апатии вследствие этого» наблюдалось и на Невском судостроительном заводе[854].
Очень отчетливо этот настрой сказался и в конце апреля, когда Собрание уполномоченных решило провести первомайскую демонстрацию своих сторонников. Казалось бы, все способствовало этому замыслу. В середине апреля город остался без хлеба. К нехватке продовольствия уже привыкли, но теперь увидели нечто новое – полное отсутствие продуктов. «Надо знать: в городе абсолютный голод», – записывает 14 апреля 1918 г. в дневнике З. Гиппиус[855]. Ситуация стала критической в конце апреля. «Вот он, голод, – читаем дневниковую запись другого очевидца тех дней, архивиста Г. Князева, относящуюся к 1 мая 1918 г. – Выдают по % ф. хлеба на день. На рынках ничего нет… В трамваях даже незнакомые [люди] начинают разговаривать друг с другом о голоде… Не выдерживают. Сказать вслух, что наболело у всех, стало вдруг потребностью.
– Вот вам и Советская власть. Сами того хотели.
– А обманули нас большевики.
– Ленин говорит, что через 10 лет все хорошо будет.
– А нам что до этого. Умрем до тех пор с голоду или от черной смерти»[856].
И все ждут, что кто-то первым бросит вызов властям. «Многие уже предрекают, что пришли последние дни для большевиков», – пишет 28 апреля Г. Князев[857], но никто не выступает, лишь кое-где, по замечанию З. Гиппиус, «вяло волнуются». «Завтра, кажется, ничего не произойдет. Для всех «„акций“ все слишком голодны», «волнения на заводах, вероятно, будут подавлены, ибо разрешены опять мешочники», – эти записи З. Гиппиус сделаны соответственно 17 и 29 апреля[858], как раз в самый пик хлебного кризиса.
Лучше, чем З. Гиппиус, о настроениях на предприятиях были осведомлены в Собрании Уполномоченных. Первомайский «смотр» здесь решили предварить обзором политического самочувствия рабочих. Сведения с мест были неутешительны. «Надеяться, что масса пойдет за нами – нечего, даже при желании пойти она не пойдет, побоится, что ее расстреляют, как 5-го января» (делегат от безработных), «настроение подавленное, под влиянием голода, отчасти застращивания» (Обуховский завод), «настроение инертное, 1-м мая никто не интересуется» (Путиловский завод), «настроение подавленное» (Пригородная Невская железная дорога, Гильзовый отдел Патронного завода), «откликов кругом нет и царит уныние, только 5 человек высказываются за участие [в демонстрации. – С. Я.]» (типография газеты «Копейка»), «настроение очень апатичное. Не хотят слушать никого» (завод Сименс-Шуккерт), «настроение подавленное. Рабочие не уверены, что не будут расстреливать» (Новый Арсенал), – таковы были сообщения уполномоченных на заседаниях Собрания 24 и 29 апреля 1918 г.[859] И в то же время на заводах охотно клеймили большевиков и Советы, принимали резолюции социалистов. «Во время прений резко критиковали Советскую власть. Рабочие внимательно слушали. Готовности к выступлению не обнаруживалось», – этот отчет представителя Городской электростанции[860] в целом рисует типичную для тех дней картину.
Последней попыткой Собрания Уполномоченных побудить рабочих к активным действиям была организация политической забастовки в июне. Однако к ней присоединились лишь немногие[861]. Майские и июньские заседания Собрания позволяют хорошо ощутить ту атмосферу бессильного протеста, который повсеместно наблюдался в рабочей среде. «Не далее как колпинские и сестрорецкие события[862] вызвали массу резолюций, которые, однако, не дали существенных результатов, не заставили говорить о себе всех и каждого. Все попытки протеста и волнения умерли. Комиссары имеют полное право говорить, что не выявилась воля петроградского пролетариата… Закрытие печати также не отозвалось в массах. Со скрежетом зубовным воспринимали мы закрытие „Луча“, „Дела народа“, „Дня“, но широкая рабочая масса этого не замечала», – упоминалось на заседании Собрания 23 мая 1918 г.[863] С тревогой активисты Собрания уполномоченных воспринимают быстрые перепады настроений рабочих, слишком уж тесно увязанных с выдачей хлеба и других продуктов, – это видно из протокола заседания 29 мая: «Недели полторы назад положение было такое же. Некоторые заводы не работали, волновались, но прошло два дня, пришел хлеб, волнение улеглось, о восстании перестали говорить»
