Пестель - [19]

Не последнюю роль в дальнейшей судьбе Павла Пестеля сыграло и влияние масонов. Он вступил в масоны еще на корпусной скамье, очевидно, по протекции инспектора классов Оде-де-Сиона-старшего, а через два с половиной месяца после окончания корпуса уже имел звание мастера в аристократической петербургской ложе Соединенных Друзей. Привыкнув с юных лет к формам и методам масонской деятельности, Пестель — с большим или меньшим успехом — старался впоследствии внедрить эти формы в деятельность тайных политических союзов.

* * *

Отдельная проблема — качество знаний в Пажеском корпусе.

Выпускник корпуса Александр Миркович, замешанный в деле декабристов, вспоминал: «Мы можем сказать без хвастовства, что в эту эпоху, когда на учебные заведения не было обращаемо особенного внимания со стороны правительства, воспитанники Пажеского корпуса выходили с лучшим в то время образованием. Пажеский корпус был в то время лучшим учебным заведением».

По-своему мемуарист был прав: набор преподаваемых в корпусе предметов был намного внушительнее, чем в любом другом военно-учебном заведении той поры. Внушительный объем учебных часов отводился на гуманитарные дисциплины: воспитанники изучали географию — физическую, статистическую и политическую, историю российскую и всеобщую, историю дипломатии и торговли, юриспруденцию; обязательным было и знание трех языков: русского, французского и немецкого. Преподавали в корпусе и точные науки: арифметику, алгебру, геометрию (в старших классах — «вышнюю геометрию»), «конические сечения», тригонометрию, статику и механику, физику. Каждый выпускник корпуса обязан был уметь рисовать.

Однако это образование можно назвать лучшим лишь по сравнению с другими учебными заведениями. Далеко не все корпусные учителя были профессионалами в своих областях. И мемуары бывших пажей, и исследования по истории корпуса свидетельствуют: в корпусе учили в основном «чему-нибудь и как-нибудь», «без системы, поверхностно, отрывочно».

Так, учитель истории и географии, чиновник 8-го класса Струковский, рассказывал воспитанникам «про Олегова коня и про то, как Святослав ел кобылятину». Когда ему показали табакерку с «портретом» Рюрика, Струковский признал сходство этого изображения с легендарным князем, сказав: «Как теперь вижу!» Вообще, история преподавалась хуже всех остальных предметов: «это было сухое перечисление фактов, без упоминания о нравах, цивилизации, торговле и прочих проявлениях народной жизни».

«Несколько задач Войцеховского и формулы дифференциалов и интегралов, вызубренные на память, составляли высшую математику». «Чиновник горного ведомства Вольгсмут читал нам физику — но также без системы и не умея придать ей никакого интереса». «Ни один из учителей не умел представить свою науку в достойном ее виде и внушить к ней любовь и уважение. Метод изучения заключался в тупом долблении наизусть; о каком-либо приложении к практике и намека не было; а потому, за весьма малым исключением, все учились не для того, чтобы что-нибудь знать, а для того только, чтобы выйти в офицеры» — таковы воспоминания камер-пажей начала века о корпусных «науках».

Очевидно, что талантливому сыну генерал-губернатора Сибири сдавать всевозможные экзамены с блеском было в общем несложно. По результатам вступительного экзамена Павел Пестель попал сразу в выпускной класс. И сразу же стал лучшим учеником. Сохранились две экзаменационные ведомости класса, в котором учился Павел Пестель. Одна датирована декабрем 1810 года и составлена по случаю перевода большой группы пажей в камер-пажи, другая же — декабрем 1811 года. В ней отразились выпускные оценки Павла Пестеля.

Из этих ведомостей видно, в частности, что все корпусные «науки» давались ему одинаково «блестяще», по большинству из них он имел максимально возможные оценки — «баллы». Общее количество набранных им переводных баллов составило 1249, на 112 больше, чем у следовавшего за ним по успехам камер-пажа Василия Ушакова. При выпуске из корпуса Пестель набрал 1303 балла из 1360 возможных, и разрыв между ним и Ушаковым несколько уменьшился — составил 29 баллов. Правда, Ушаков не сдал экзамен по «фрунту», и в результате вторым в выпуске оказался отставший от Пестеля на 30 баллов камер-паж Владимир Адлерберг.

Единственным исключением из в общем непрофессионального состава корпусных преподавателей был профессор Карл Федорович Герман, преподававший пажам и камер-пажам курс «политических наук». Герман не назван в цитировавшихся выше воспоминаниях камер-пажей — большинство мемуаристов не были его учениками. Он преподавал в корпусе до 1812 года, и курс Пестеля был последним, слушавшим его лекции. Скорее всего, именно факт присутствия Германа в корпусе дал основание Владимиру Адлербергу впоследствии оспаривать тезис о «ничтожности» корпусной системы преподавания наук. Впрочем, фамилию бывшего наставника и Адлерберг предпочитал в мемуарах не упоминать. В 1821 году Герман был вообще лишен права преподавания — за «вредное направление» мыслей, которое, по мнению властей, он внушал своим ученикам.

Павел Пестель слушал курс Германа трижды: в 1810 году, еще только готовясь к поступлению в корпус, в самом корпусе и уже через пять лет после выпуска из него, в 1816–1817 годах, когда профессор читал публичные лекции на собственной петербургской квартире. О том, насколько важным было для молодого Пестеля знакомство с идеями Германа, можно судить из его собственных показаний на следствии. «О политических науках, — писал он, — не имел я ни малейшего понятия до самого того времени, когда стал готовиться ко вступлению в Пажеский корпус, в коем их знание требовалось для поступления в верхний класс. Я им тогда учился у профессора и академика Германа, преподававшего в то время сии науки в Пажеском корпусе». В выпускной ведомости 1811 года знания камер-пажа Пестеля по курсу «дипломации и политики» оценены высшей оценкой — 100 баллов из 100 возможных. Правда, специальностью Германа была статистика — он был одним из основателей этой науки в России. Профессор был далек от того, чтобы обсуждать с учениками идеи революции и республики: иначе он не смог бы преподавать в корпусе, воспитывающем дворянскую элиту России. Для того чтобы Пестель — лучший ученик Германа — стал революционером, нужны были иные обстоятельства.