Пестель - [18]

Блестящую карьеру сделал Владимир Федорович Адлерберг, оспаривавший у Павла Пестеля первенство в выпуске. Друг детства, а впоследствии адъютант великого князя Николая Павловича, он в чине полковника участвовал в 1826 году в следствии по делу декабристов, был помощником правителя дел Следственной комиссии. В николаевское царствование Адлерберг стал крупным государственным деятелем, генералом от инфантерии, министром императорского двора. При Александре II принимал участие в разработке проекта отмены крепостного права, был шефом нескольких полков и членом Государственного совета.

В 1820-х годах громкую светскую известность приобрел Николай Николаевич Пущин. К 1823 году он дослужился до командира роты в Литовском полку, расквартированном тогда в Варшаве. Однако в марте этого года он был лишен чинов и дворянства за оскорбление своего полкового командира: Пущин публично пообещал «проучить» командира и замахнулся на него кулаком. Причина же поступка Пущина — несправедливое, грубое, по его мнению, отношение полкового начальства к одному из офицеров. Правда, впоследствии благодаря заступничеству цесаревича Константина Пущин был прощен и восстановлен в чинах и дворянстве.

Николай Пущин был близким другом Павла Пестеля. Между ними до самого разгрома заговора декабристов существовала переписка. В начале 1826 года цесаревич Константин Павлович даже заставил Пущина представить ему эту переписку для ознакомления — но не нашел в ней ничего предосудительного. Скорее всего, о тайных обществах Пущин не знал, однако при этом не стеснялся публично высказывать сочувствие своему бывшему однокашнику. В 1840-х годах генерал-лейтенант Пущин — командир Дворянского полка, учебной военной части, подобия кадетского корпуса.

Другой однокашник Пестеля, Василий Аполлонович Ушаков, хотя в итоге и дослужился до чина генерал-майора, но приобрел известность не на военной службе. Ушаков стал литератором, приятельствовал с Грибоедовым и знал Пушкина. Он сотрудничал в знаменитых столичных журналах 1830—1840-х годов: «Московском Телеграфе» Николая Полевого и «Библиотеке для чтения» Осипа Сенковского, был литературным противником Белинского.

Трагически сложилась судьба Карла Карловича Оде-де-Сиона. В годы войны он был обвинен в шпионаже в пользу французов. Декабрист Сергей Волконский, служивший в 1812 году в партизанском отряде, писал в мемуарах: «На наши аванпосты явился из Москвы переодетый в платье купчика тогдашнего Литовского гвардейского полка обер-офицер Оде-де-Сион, воспитанный в Пажеском корпусе и сын надзирателя классов в этом заведении. При явке своей он объяснил, что он был захвачен в плен и нашел возможным, переодевшись купчиком, бежать из Москвы. Молодой Оде-де-Сион был отправлен в Главную квартиру всех армий, и вскоре мы узнали обстоятельство, весьма невыгодное для него. Пойманный французский шпион, уличенный в этом и при шествии на смертную казнь, увидев Оде-де-Сиона, и из расчета ли или по другим неизвестным мне причинам, сказал: «Вы ведете меня на казнь, но вот, — указывая на Оде-де-Сиона, — так же шпион, как и я, но еще вдобавок в русском мундире». Само собою разумеется, что эти слова должны были навести подозрение на молодого человека».

И хотя обвинение в шпионаже доказать не удалось, карьера Оде-де-Сиона оказалась сломленной. Когда в 1818 году, уже после окончания войны, инспектор классов Пажеского корпуса просил принять сына в корпус на должность гувернера, «высочайшего соблаговоления» на эту просьбу не последовало. Не помогли даже письма Оде-де-Сиона-старшего императору и министру просвещения князю Голицыну; в письмах он сетовал на «удары судьбы», «жестокие оскорбления», которые испытал его сын. Причины высочайшего отказа были довольно прозрачны: находящийся «под подозрением» в предательстве офицер не мог стать достойным воспитателем камер-пажей. Простили Оде-де-Сиона только к 1840-м годам: он стал саратовским вице-губернатором.

И Адлерберг, и Ушаков, и Оде-де-Сион-младший были масонами. Активным масоном был и не сделавший заметной карьеры Михаил Яковлевич Лукашевич. Вообще же никакого следа в истории не оставили только двое из восьми камер-пажей, выпускников 1811 года: Михаил Окунев и Платон Беклешов.

Естественно, что Пажеский корпус значительно повлиял на мировосприятие и биографию Павла Пестеля. Его, как и любого другого камер-пажа, хорошо знала императорская фамилия. За его службой пристально следили как сам Александр I, так и его жена, императрица Елизавета Алексеевна. В корпусе в Пестеле впервые проснулось отмеченное многими позднейшими мемуаристами честолюбие, стремление первенствовать. По успехам он всегда был первым: как при переводе из пажей в камер-пажи, так и при выпуске из корпуса.

Первенство Павла Пестеля признавали и его соученики — как друзья, так и враги. В письме старшему сыну, написанном через полгода после окончания им корпуса, генерал-губернатор Сибири повествовал о ссоре двух не набравших в 1811 году баллов для выпуска, а потому оставшихся доучиваться в корпусе камер-пажей: «Тулубьев, твой враг, узнавши, что Татищев происками добивается того, чтобы получить на экзамене больше баллов, чем он, Тулубьев, сказал в присутствии Владимира: «Пестель уже меня обидел, но он по крайней мере умен и знает лучше меня, а этот — дурак, и когда ему дадут более баллов, нежели мне, я ему лоб раскрою». «Это сказано в пылу, и это доказывает, что даже враги твои отдают должное твоим знаниям», — замечает по этому поводу Иван Борисович.