Песочные замки - [29]

Ночуют на воде у Арсенала

И спят под плеск скучающей реки

В зеленом свете фонарей с причала,

В порту утопленников, в гавани тоски,

В канале Урк, у пристани Вальми.

Марсель с восторгом уставился на нее.

— Вот это талант! И какая естественность! Ах, как жаль, что кино немо! Она бы всех свела с ума! И голос такой нежный, в нем есть что-то нездешнее. Лань! Психея! Одалиска!..

— На, выпей и успокойся.

Мы медленно плыли на волнах ночи. Веселье продолжалось, но какое-то небурное, ровное. Почему Сесилия подсела к нам за столик? Потому что мы были для нее новыми людьми? Зачем принялась расспрашивать этого дылду Марселя? Да еще так забавно!

— Вы парикмахер?

— Что? Нет. Не совсем.

— Я очень люблю парикмахеров. У них длинные пальцы, и они едва касаются вас. А кожа у них нежная, как у лягушек, потому что они всегда гладко выбриты. И пахнет от них приятно. По-моему, все парикмахеры очень красивые. Вы тоже очень красивый, мсье Марсель. Вы откуда-то из леса, из Виллер-Котре. Вы, наверно, лесничий или смотритель. Потому что вы в сапогах.

Ошарашенный градом этих своеобразных комплиментов, Марсель выглядел откровенно смешным. Он двух слов связать не мог.

— Ну, что вы, Сесилия…

— Вы больше не хотите говорить мне «ты»? Когда вы вошли и я сказала: «Вы нас заморозили, красавчики блондины», вы обратились ко мне на «ты»!

— Да, возможно… Ты… нет. Сесилия, я…

Я счел необходимым вмешаться:

— Мадемуазель Сесилия, примите мои поздравления! Вам удалось смутить грозную звезду экрана!

— Ох, да уймись ты, герой-любовник! Выпейте с нами, мадемуазель Сесилия… Хозяин, наверно, позволяет вам посидеть минутку с клиентами, правда?

Она рассмеялась долгим воркующим смехом:

— Не хватало еще, чтобы он не позволял! Как-никак я его дочка! И потом, у нас кабачок не такой, как другие. Публика до того симпатичная! Все без конца смеются. А наши музыканты… Они играют по памяти. Впрочем, иначе и быть не может.

— Не может быть?

— Ну да, конечно. А где же вы работаете на самом деле, если вы не лесник и не парикмахер?

— В кино.

Она была потрясена.

— В кино! Это же настоящий рай…

— О, да что вы! Ремесло, как другие…

— Не говорите так, мсье Марсель! Для нас кино — это что-то вроде храма или цирка.

Она наклонилась к Марселю и прошептала:

— Только не говорите громко, что вы работаете в кино.

И вслух добавила:

— Лучше не надо.

— Ваши клиенты этого не любят?

— Наоборот!

Мы помолчали. Потом она улыбнулась очаровательной улыбкой.

— Вы не очень-то понятливы, — заключила она, надув губки.

— Я просто растерян, — признался Марсель. — А ты, Ален?

— Пожалуй.

— Извините, — сказала Сесилия. — Вы не должны на нас обижаться. Просто нам очень трудно вас понять. Вы вот так, вдруг, приходите, усаживаетесь и говорите запросто «кино, кино». Для нас это не шутка!

— Ну что вы, Сесилия, вы, наверно, вообразили бог знает что! Я действительно сказал «кино»…

— Вы меня обманули? О нет, вы не могли меня обмануть, мсье Марсель!

— Я и не обманул! Я и правда зарабатываю на жизнь, снимаясь в кино.

— Вот и хорошо. Я бы вам не простила такого обмана… Да, все правда. Вы хорошо одеты, на вас превосходная шерсть, как в Шотландии…

Я хмыкнул, и, наверно, это вышло глупо, потому что Марсель меня отбрил:

— Я умоляю тебя, Валентино[36]! О вкусах не спорят!

— Ваш друг все время насмешничает, — сказала Сесилия. — Он что, совсем бездушный?

— У Алена добрейшая душа. Но он еще слишком молод.

— Благодарю, — сказал я обиженно. — Я умолкаю. А вы, голубки, можете ворковать дальше.

Они так и поступили.

— Вы не коренная парижанка, Сесилия? — спросил Марсель.

— Я из Валуа. Люблю большие леса, холодные и мохнатые, заросли, мокрые, как собачья морда, грибы и утреннюю паутину на лице во время бабьего лета.

— Это просто возмутительно, что малышка, которая умеет так замечательно говорить, должна подносить выпивку всяким забулдыгам…

— Не надо так о наших посетителях, Марсель! Ведь они все из общества.

— Из какого такого общества?

— Я вам скажу, если вы придете еще.

— Приду обязательно.

Он даже не отдавал себе отчета в том, насколько он смешон, этот тощий Ромео! Да, да, он именно ворковал:

— Я ездил пару раз в Виллер-Котре за ландышами. На велосипеде. Мне тогда было столько же лет, сколько сейчас Алену. Как это далеко!

— Не так уж далеко.

— Я имею в виду далеко не от Парижа, а далеко в прошлом. Там течет речушка, ручей, заросший камышами.

— Урк, — сказала Сесилия.

— Да, да, Урк. Конечно, Урк, так же как и здесь. Канал — ведь это тоже Урк. Надо же, ты понимаешь это, Ален?

Я понимал только одно: что слишком поздно.

— Урк — моя река, — сказала Сесилия. — И это действительно та же вода, что и в канале, вы правы, мсье Марсель.

Игра разыграна. Слишком поздно. Слишком молод. Все «слишком», и ничего тут не сделаешь! Судьба уже совершила свой поворот.

— Что это с тобой, Ален? Ну и вид у тебя! — сказал Марсель.

— Он, наверно, не любит Урк, — предположила Сесилия.

— О нет, мадемуазель, напротив! Я очень люблю Урк. Продолжайте.

— Да я уже все рассказала. В детстве я жила у няни, в Виллер-Котре. Когда я была совсем маленькой, я возилась в песке на берегу Урк, возле порта Перш. Я даже падала в воду три раза. А потом, в Mo, бегала с мальчишками из соседней школы ловить бабочек на канал. Ведь Урк в районе Mo уже канал.