Его отсутствие не смутило меня, ведь он тут же вернулся, распахнул створки балкона и, облокотясь на балюстраду, посмотрел на меня. Подражая ему, я повторила его жесты один за другим, поначалу я не узнала мелодию, но в моей памяти она отозвалась прежде, чем я спохватилась, настанет день, он шевелил губами совсем рядом, по другую сторону улицы, но я не слышала его, и час пробьет, и в этот миг я поняла, что не знала, никогда не слышала его голоса, ты от меня уйдешь, и мне захотелось позвать его, окликнуть по имени, вымолить его крик, мне уже не важно, но я не осмелилась выдавить ни единого звука, все не так уж важно, и тут вдруг подхватила с ним вместе последние слова припева, и всему коне-е-ец, и потом музыка смолкла. А я настороженно замерла, уцепившись обеими руками за балюстраду. И смотрела на него, и едва не улыбнулась в ответ.
Погода прояснялась, и эта песня стала паролем, по звуку которого отворялись двери наших балконов. Дальнейшее произошло внезапно. Той июньской ночью стояла жара, тяжелый воздух был точно налит свинцом, а край лунного диска, казалось, вскипал на небосводе, таком горячем, что темнота не ложилась сплошным мазком. Он прибавил в динамиках громкости, и мне послышался плач, стон обреченной и жестокой любви, будто бы по другую сторону улицы резонировало отчаяние. Я встала и приблизилась к балкону, голос певца звучал, как и прежде, но только не для меня, и тогда я нащупала пуговицу блузки, не сознавая, что то был первый спонтанный жест со времен моего переезда сюда, единственное не выверенное заранее, не взвешенное слово; когда блузка упала на пол, я начала расстегивать юбку, а его глаза сосредоточенно смотрели на меня из-под бровей безупречного очерка, невозмутимых, словно выточенных из мрамора, моя юбка также оказалась на полу, и я сняла с себя остальное, не переставая смотреть на него, а он смотрел на меня, но не двигался, просто смотрел, вытянувшись в балконном проеме, как часовой, или кукла, или истукан, или как мертвое тело.
Мои веки сомкнулись, и слезы своим чередом потекли, побежали, покатились по щекам, знаменуя мой полный провал. И я должна была подчинить себе мышцы лица, побороть инерцию, что пригибала все мое тело к земле, чтобы снова открыть глаза, и больше никого и ничего мне не хотелось видеть, но передо мной был опустевший балкон, и мое сердце чуть не показалось наружу из сдавленной глотки.
Затем настала моя очередь опустить голову. Приподняв подбородок и наконец-то расправив плечи, переходил улицу он.
