Песнь в мире тишины [Авторский сборник] - [26]

У Риджентов, которые жили теперь уже не в самом Брэддле, а за городом, был всего один ребенок — дочь Оливия, ровесница Нэнси. Она была очень красива и к восемнадцати годам уже кончила школу, куда ездила на велосипеде.

А тем временем, как вы знаете, страна вступила в эту злосчастную кампанию, в войну столь изнурительную, что от Брэддла потребовались всевозможные жертвы. Фабрика в Брэддле работала изо всех сил, не останавливаясь ни днем, ни ночью, чтобы дать стране то, что называется двигательной силой войны — деньги. Из-за постоянного переутомления почти все в Брэддле побледнели и исхудали, стали какими-то угрюмыми. Впрочем, не все: что до Риджентов, то их состояние так выросло, что глаза их прямо-таки излучали сияние, они просто не знали, что им делать со своими деньгами, и лица у них не были не бледными, ни угрюмыми.

— В такое время, как теперь, — объявила жена Натана, — мы должны помочь родине всем, чем можем, да, да, всем, чем можем. Дадим родине взаймы наши деньги.

— Верно, — сказал Натан.

И они отдали родине свои деньги. А родина не оставила эту дань без воздаяния. Состояние их продолжало расти, и они помогали родине все больше и больше, вернули ей и то, что получили от нее в воздаяние, и за это последовало воздаяние еще более щедрое.

— В такое время, как теперь, — сказала родина, — нам нужно больше солдат, еще больше солдат нам нужно.

И Натан стал заседать в рекрутском присутствии — ведь всем было ясно: остановись его фабрика, остановится сердце и самого Брэддла.

— Чем мы можем помочь родине? — спросил Тони Вассалл своего хозяина. — Денег, чтобы дать ей взаймы, у нас нету.

— Нету? — послышалось в ответ. — Зато вы можете отдать своего сына Дэна, он же такой здоровяк.

И Тони отдал родине своего сына Дэна.

— Прощай, сынок, — сказал ему отец. Брат и сестра Нэнси тоже сказали «прощай», а мать поцеловала его.

Дэн был убит в бою; место его на фабрике заняла сестра Нэнси.

А вскоре соседи стали говорить Тони Вассаллу:

— Какой славный да крепкий младший-то сын у вас — Альберт Эдвард.

И Тони отдал родине своего второго сына, Альберта Эдварда.

— Прощай, сынок, — сказал ему отец, сестра поцеловала, а мать разрыдалась у него на груди.

Альберт Эдвард был убит в бою, и место его на фабрике заняла мать.

А войне не было конца; и хотя и та и другая сторона истекали кровью, она, казалось, была сильна, как сама вечность. Пришло время, и Тони Вассалл тоже пошел на фронт и тоже был убит. Родина дала Пэйшенс вдовью пенсию и утешительную возможность выйти замуж вновь, а она умерла с горя. Много народу умирало в ту пору, и смерть ее никого не удивила. Натан же и его супруга так разбогатели, что умерли после войны от обжорства; их дочь Оливия получила огромное наследство и стала во главе правления.

От имени правления она продолжала ссужать родине деньги Брэддла, а родина продолжала выплачивать Оливии крупные суммы в виде процентов (это была дань, которую воздавала ей страна за незабытые и воистину незабвенные заслуги ее родителей), в то время как Брэддл продолжал трудиться, чтобы предоставить стране эту возможность. Дело в том, что, когда война подошла к концу, родина сказала Брэддлу, что все, кто не отдал свои жизни, должны теперь отдать все свои силы и работать по-настоящему, напряженнее, чем до войны, гораздо, гораздо напряженнее, иначе дань не будет выплачена, а значит, и сердце Брэддла перестанет биться. Люди в Брэддле поняли, что это верно, пожалуй даже слишком верно, и они выполнили свой долг.

Дочка Вассаллов Нэнси вышла замуж за человека, который храбро сражался на войне. Он работал на фабрике, как и ее отец; у них было двое сыновей: Дэниел и Альберт Эдвард. Оливия вышла замуж за человека важного, хотя, сказать по правде, с виду в нем ничего особенного не было. У него был маленький острый носик, но он, в сущности, мало что значил для его лица, потому что, когда вы смотрели на него в профиль, пухлые красные щеки совершенно скрывали этот крохотный острый носик, скрывали начисто, как два холма скрывают какой-нибудь приютившийся в долине сарайчик. Оливия жила в обширном особняке с многочисленной прислугой, которая помогала ей в заботах о семье, а и был-то у нее всего один ребенок, девочка по имени Мэрси, у которой тоже был маленький острый носик и пухлые красные щечки.

Каждый год с тех пор, как уцелевшие вернулись с войны, Оливия давала ужин для своих рабочих и их семей. На такой ужин приглашались сотни людей и часов шесть продолжался пир, игры, музыка и танцы. И каждый год Оливия произносила маленькую речь, напоминая всем об их долге перед Брэддлем и о долге Брэддла перед родиной, хотя, разумеется, и не упоминала о воздаянии, которое получала от родины сама. Впрочем, это было бы, пожалуй, просто неуместно — нескромно и даже неприлично.

— Родина наша переживает тяжелые времена, — провозглашала она из года в год, — ответственность ее огромна, и мы должны трудиться не покладая рук на общее благо.

И каждый год кто-нибудь из рабочих произносил маленькую речь в ответ — благодарил Оливию за ее заботы о том, чтобы сердце Брэддла не перестало биться, и призывал священное благословение небес и золотое благоволение мира сего на золотую голову Оливии. Как-то раз честь произнести ответное слово выпала мужу Нэнси, и его речь, пожалуй, была более красноречива, чем у других, — еще бы, ведь в этот день двое сыновей впервые стали к прядильным машинам на ее фабрике. И никто не аплодировал громче, чем маленький Дэн и Альберт Эдвард, если не считать, конечно, саму Нэнси. Всегда Оливия чувствовала себя очень растроганной в таких случаях. Ей казалось, что она по-настоящему не знает этих людей да никогда и не узнает их до конца; ей хотелось смотреть и смотреть на них, она готова была делить с ними их повседневную трудовую жизнь. Но так и не сделала этого.