Песнь об Ахилле - [15]

— Завтра?

Он кивнул.

Я не хотел, чтоб он заметил мой страх, хотя обычно мы ничего не таили друг от друга. — Мне… Мне следует принести подношение? Медовое вино? — Обыкновенно мы лили его на алтари богов в дни празднеств. Это было одним из самых дорогих подношений.

Он покачал головой. — Она его не любит.

На следующий вечер, когда все во дворце уснули, я вылез из нашего окна. Луна выросла до половины, было достаточно светло, чтобы я мог пройти между скал без факела. Он сказал, чтобы я встал в полосе прибоя, и она придет. Нет, уверил он меня, тебе не нужно ничего говорить. Она и так поймет.

Волны были теплыми и густо плескали песком. Я поежился, увидев маленьких белых крабов, снующих по мокрому песку. Прислушался, думая, что смогу расслышать плеск от приближающихся шагов. Бриз дул с моря, и, благодарный, я закрыл глаза. А когда открыл, она уже стояла передо мной.

Она была выше меня, выше любой виденной раньше женщины. Ее черные волосы стекали по спине, а кожа светилась и была невозможно белой, словно впитывала лунный свет. Она была так близко, что я мог почуять ее запах, смесь ароматов моря и темного меда. Я затаил дыхание. Я не смел дышать.

— Ты Патрокл, — я вздрогнул от звука ее голоса, хриплого и скрежещущего. Я ждал звона колокольчиков, а не звука разбивающихся о скалы волн.

— Да, госпожа.

На ее лицо набежала тень отвращения. Глаза ее не были похожи на человеческие — они были темными и в середине мерцали золотом. Я не мог заставить себя смотреть в ее глаза.

— Он станет богом, — сказала она. Я не знал, что сказать, потому промолчал. Она приблизилась, и я подумал было, что сейчас она коснется меня. Но она, конечно же, не коснулась.

— Ты понимаешь? — я ощущал ее дыхание на щеке, не теплое, а холодящее, как морские глубины. Ты понимаешь? Он говорил, что она ненавидит ждать.

— Да.

Она приблизилась еще, нависнув надо мной. Ее губы были багряно-красными, словно вспоротый живот жертвы, окровавленный и скрывающий предсказания. Из-за губ остро и бело, будто голая кость, блестели ее зубы.

— Хорошо. — Безразлично, будто обращаясь к самой себе, она прибавила: — Ты все равно скоро умрешь.

Она отвернулась от меня и нырнула в море, не оставив после себя ни всплеска, ни ряби.

* * *

Я не пошел во дворец. Не мог. Отправился вместо этого в оливковую рощу, посидеть среди корявых стволов и упавших оливок. До моря тут было далеко. Я не хотел сейчас чуять его соленый запах.

Ты все равно скоро умрешь. Она произнесла это холодно, как данность. Она не желала, чтоб я был его спутником, но и убийства я не стоил. Для богини несколько десятилетий человеческой жизни были всего лишь досадной помехой.

А она желала, чтоб он стал богом. Она произнесла это так просто, будто это была очевидная вещь. Бог. Я не мог его таким представить. Боги холодны и далеки, как луна — ничего общего с его блестящими глазами, с теплым озорством его улыбки.

Желание ее было слишком честолюбиво — нелегко сделать бессмертным даже полубога. Правда, такое происходило, с Гераклом, с Орфеем или с Орионом. Теперь они на небесах и в виде созвездий, и пируя с богами за чашами амброзии. Но ведь они-то были сыновьями Зевса, их жилы полнила могучая небесная кровь. Фетида же была низшей из низших богинь, всего-навсего морской нимфой. В наших преданиях эти божества жили лестью и угодничеством, жили милостью, получаемой от более могущественных богов. Сами они почти ничего не могли. Разве что жили вечно.

* * *

— О чем задумался? — Ахилл разыскал меня. Его голос громко прозвучал в тишине рощи, но я не вздрогнул. Я почти ожидал, что он придет. Я хотел, чтобы он пришел.

— Ни о чем, — сказал я. Это была неправда. Наверное, это всегда бывает неправдой.

Он сел рядом, ноги его были босы и в пыли.

— Она сказала тебе, что ты скоро умрешь?

Я повернулся к нему, ошеломленный.

— Да.

— Прости, — сказал он.

Ветер взвихрил над нами серо-зеленые листья, и где-то поодаль я услышал легкое «теп» от падения оливки.

— Она хочет, чтоб ты стал богом, — сказал я ему.

— Я знаю, — замешательство отразилось в его лице, и несмотря на все, на сердце у меня посветлело. Так это было по-мальчишески. И так по-человечески. Родители, что делать, снова родители.

Но один вопрос все еще вертелся на языке. Я не мог успокоиться, не задав его, я должен был знать ответ.

— Ты хочешь стать… — я прервался, борясь с собой, хотя прежде обещал себе не запинаться. Я же твердил про себя этот вопрос, пока ждал его. — Ты хочешь стать богом?

Затененные глаза его показались совсем темными. Я не мог уловить проблесков золота в их зелени. — Не знаю, — сказал он наконец. — Не знаю, что это значит и как это происходит. — Он посмотрел на свои ладони, обхватившие колени. — Я не хочу покидать это место. И вообще, когда это будет? Скоро?

Я растерялся. Я не знал ничего о том, как делаются богами. Я был всего только смертным.

Он теперь помрачнел, и голос его стал громче. — И есть ли на самом деле такое место? Олимп? Она даже не знает, как это сделать. Притворяется, что знает. Думает, что если я стану достаточно знаменитым… — он затих.

Ну, вот это я еще мог уразуметь. — Тогда боги возьмут тебя сами.