Песнь о зубре - [8]

В облике князя — своим палашом обнаженным

Ставил препоны врагам и далеким и близким.

Даже татарин, покорно склонившись, учтиво

Сломанный лук свой ему отдавал, признаваясь,

Что, собирая добычу в уделах литовских,

Сам безобразной добычей Литвы становился.

В счет принимал он лишь тех властелинов, которых

Сам назначал, и Орду подчинял по желанью.

Хоть и богатством и силой известны Московии земли,

Князю восточный сосед его слал примиренья посланья.

Турок и тот подносил ему часто подарки

С тайной заботой, хотя бы задобрить и гнева

Не вызывать у великолитовского князя.

Трое, которые мир повергали и в трепет, и в ужас,

Перед литвином молчали в смиренье и в страхе.

* * *

Доблесть такая не только в лесах вырастала:

Славы сестру, поощряли ее повсеместно.

В годы княжения Витовта лагерем было военным

Каждое поле, а мирное время казалось

Лишь передышкой меж войнами — всюду ученья,

Луки трещат на изгибе от частых сгибаний —

Признак надежной руки, молодечества, силы.

Скачки и стрельбы по кругу на точность и меткость:

Всадники мчатся и стрелами метко дырявят

Шапки на взлете над толпами сельского люда.

Часто треух, изрешеченный стрелами в небе,

Падал на круг и под смех поднимался на пику.

Лучник, прицелясь спокойно, в ключе журавлином

Прямо в крыло подрезал вожака, не царапнув

Птичьего тела. На дереве ль, в небе, на волнах

Птица — отличная цель для стрелы, и стреляли

Дичь боровую, болотную и подносили

Мудрому князю в подарок не ради награды.

Жизнь в постоянной охоте считалась похвальной.

С первой порошей охотников княжеских толпы

Зверя теснили в лесах, оглашая чащобы

Шумом и гамом, и гнали на стрелы и пики.

Хитро выслеживать зверя на лежке считалось

Делом обычным. Израненный копьями, в стрелах,

Как в оперенье, он с залежки бросится с ревом

И — оседает, настигнутый метким ударом.

Князю милее других были скачки на ловкость —

Славное дело, в котором за сотнею стадий

Цель намечалась: покрой расстояние в скачке

И победи в быстроте и сноровке, наездник!

Лишь на миру по плечу состязанья такие.

Поочередно срываются с мест табунами,

Мчатся, летят — только топот и храп лошадиный.

Если ж скакун не выдерживал бешеной скачки,

Всадник привычно хватал пристяжную за гриву.

Быстрая лошадь каким-то инстинктом животным

Ловит намек ездока и, приняв его, изо всей силы

Ревностно рвется вперед быстролетною птицей.

В темную ночь затевались такие забавы,

Чтобы отважный блеснул перевесом над робким.

Все победители брали призы, а сплошавших

Ждали насмешки и прочие знаки позора.

Был и особый наезд — это было намного труднее —

Реки широкие вплавь одолеть, не минуя

Зарослей, водоворотов, подводных течений.

Хлещет река в крутизну белогривой волною,

Хищно безумствуя, рвется холмами на берег.

Было обычаем всадников лук и колчаны

В узел с одеждой завертывать, чтобы сухими,

Через пучины речные с конем пробиваясь,

Вынесть на берег. Вот ринулась конница в реку.

Слышишь лишь фырканье, видишь лишь уши да ноздри.

Сплошь на стремнине, вцепившись за гривы, мелькают

Головы юношей. Левой свободной рукою

Каждый гребет, помогая коню выбираться.

Все получали награды: высокие — лучшим.

Всем остальным — по заслугам, отмечен был каждый.

В тяготах жизни испытанный неоднократно,

Воин мостов не искал, а речные преграды

Переплывал на коне, сохраняя оружье.

* * *

Войны предвидя и княжество к битвам готовя,

Нету полезнее дела самой подготовкой

Страх и боязнь побороть и привыкнуть к лишеньям.

Сам закаленнейший воин, князь большего счастья,

Чем закаленное войско, не знал и не ведал.

Доблесть при нем почиталась достоинством первым.

Чашу весов поравняв, устанавливал, кто был отважней,

Тем он на смотрах за доблесть и жаловал щедро.

Трусов не баловал: будь ты себе из богатых,

Но если трус, то бесславие будет уделом.

Вот как судил он, суровый и резкий, но правый.

Сам справедливый, он страстно любил справедливость,

Тонким чутьем мог угадывать правды приметы.

Подлый обман перед ним трепетал и сдавался.

Сам выносил приговор, и виновники сами,

Как утверждают, покорно вину сознавая,

К смерти стремились — скорее веревку на шею.

Знали порядок: преступнику нету пощады.

Пуще всего лжесвидетелей князь ненавидел.

Их подвергал истязаньям и пыткам — не смейте

Княжий обманывать суд, криводушные врали!

Видом разгневанным, взглядом свирепым, сверлящим,

Разоблачал он лжецов, вырывая признанья

И в лжесвидетельстве, и в нарушении клятвы.

Их, облаченных в звериную шкуру, бросали

На растерзанье обученным псам. Беспощадно

Он расправлялся и с судьями за лихоимство.

Где-то был случай: судью подкупили подарком —

Грозный указ обойти норовил несчастливец.

Был уличен. Лихоимца пытали жестоко

И, в назиданье другим, разодрали на части.

Всякий вид алчности искоренил он, и этим

Ныне и присно заслуженно славиться будет.

Много блистательных дел совершалось при нем; их причина

Общепонятна, ясна, как и песни моей, между прочим.

* * *

Мирный крестьянин заботился только о ниве,

Сердце ж крестьянина князь закалял на охоте.

Зверь добывался по-всякому; лучшей добычей

Та признавалась, когда в лагеря приводили

Зверя живьем, без увечий, почти невредимым.

Это считалось сверхдоблестью и поощрялось,

А с нерадивых могли и взыскать по указу.

Надо сказать, поселяне старались усердно,