Песнь любви - [49]

«О Азиз, — спросила меня женщина, — что тебе любезнее, смерть или жизнь?». И я ответил: «Жизнь».

Тогда она сказала: «Если жизнь тебе любезнее, женись на мне», — а я воскликнул: «Мне отвратительно жениться на такой, как ты». Тогда она молвила: «Если ты на мне женишься, то спасешься от дочери Далилы-Хитрицы». «А кто такая дочь Далилы-Хитрицы?» — спросил я, а она, смеясь, воскликнула: «Это та, с кем ты дружишь до сегодняшнего дня год и четыре месяца, да погубит ее Аллах Великий и да пошлет ей того, кто сильнее ее! Клянусь Аллахом, не найдется никого коварнее ее! Сколько людей она убила до тебя и сколько натворила дел! Как это ты спасся от нее, дружа с нею все это время, и как она не убила тебя и не причинила тебе горя?!»

Услышав ее слова, я до крайности удивился и воскликнул: «О госпожа моя, от кого ты узнала о ней?». И женщина ответила: «Я знаю ее так, как время знает свои несчастья, но мне хочется, чтобы ты рассказал мне все, что у тебя с ней случилось, и я могла бы узнать, почему ты от нее спасся».

И я рассказал ей обо всем, что произошло у меня с той женщиной и с дочерью моего дяди, и она призвала на мою двоюродную сестру милость Аллаха, и глаза ее прослезились. Услышав о смерти Азизы, она ударила рукой об руку и воскликнула: «На пути Аллаха погибла ее юность! Да воздаст тебе Аллах за нее добром! Клянусь Аллахом, о Азиз, она умерла, а между тем она — виновница твоего спасения от дочери Далилы-Хитрицы, и если бы не она, ты бы уже, наверное, погиб. Я боюсь за тебя из-за ее коварства, но мой рот закрыт, и я не могу говорить». И ответил я: «Да, клянусь Аллахом, все это случилось». И она покачала головой и воскликнула: «Не найдется теперь такой, как дочь твоего дяди!». «А перед смертью, — сказал я, — она завещала мне сказать той женщине два слова: «Верность прекрасна, измена дурна».

Услышав это, женщина вскричала: «Клянусь Аллахом, о Азиз, эти два слова и спасли тебя от убиения ее рукой! Теперь мое сердце успокоилось за тебя: теперь она не причинит тебе зла. Твоя двоюродная сестра выручила тебя — и живая, и мертвая. Клянусь Аллахом, я желала тебя день за днем, но не могла овладеть тобою раньше, чем теперь, Когда схитрила с тобою и хитрость удалась. Ты пока еще простак и не знаешь коварства женщин да хитрости старух». «Нет, клянусь Аллахом!» — отвечал я. И она сказала: «Успокой свою душу и прохлади глаза! Мертвый успокоен, а живому будет милость! Ты — красивый юноша, и я хочу иметь тебя только по установлениям Аллаха и его посланника (да благословит его Аллах и да приветствует!). Чего ты ни захочешь из денег или тканей, все быстро к тебе явится, а я не буду ничем утруждать тебя. И хлеб у меня всегда испечен, и вода — в кувшине. Я только хочу от тебя, чтобы ты делал со мною то, что делает петух». И это удивило меня, и я спросил: «А что делает петух?».

И вдруг она засмеялась и захлопала в ладоши. И смеялась так сильно, что упала навзничь, а потом села прямо и воскликнула: «О свет моих глаз, разве ты не знаешь ремесла петуха?». «Нет, клянусь Аллахом, я не знаю ремесла петуха», — честно ответил я. И она сказала: «Ешь, пей и топчи — вот ремесло петуха!».

И я смутился от ее слов, а потом спросил: «Это ремесло петуха?» — и она ответила: «Да, и теперь я хочу от тебя, чтобы ты затянул пояс, укрепил решимость и любил меня изо всей мочи, — а после этих слов хлопнула в ладоши и крикнула: — О матушка, приведи тех, кто у тебя находится».

И явилась старуха с четырьмя правомочными свидетелями, неся кусок шелковой материи, и зажгла она четыре свечи, а свидетели, войдя, приветствовали меня и сели. Тогда женщина встала, закрылась плащом и уполномочила одного из свидетелей заключить брачный договор. И они сделали запись, а женщина засвидетельствовала, что получила все приданое, предварительное и последующее, и что на ее ответственности десять тысяч дирхемов моих денег. Затем она дала свидетелям их плату, и они ушли туда, откуда пришли.

После этого женщина ушла и, сняв с себя платье, пришла в тонкой рубашке, обшитой золотой каймой. Она взяла меня за руку и поднялась со мной на ложе, говоря: «В дозволенном нет срама».

И мы проспали до утра. А следующим днем я хотел выйти, но вдруг она подошла и сказала, смеясь: «Ой, ой! Ты думаешь, что входят в баню так же, как выходят из нее[41]? И, наверное, считаешь меня такой же, как дочь Далилы-Хитрицы? Берегись таких мыслей! Ты ведь мой муж по писанию и установлению, и если ты пьян, то отрезвись и образумься! Этот дом, где ты находишься, открывается лишь на один день в году. Встань и посмотри на большие ворота».

И я подошел к большим воротам и увидел, что они заперты и заколочены гвоздями, а вернувшись, изумленный, я рассказал о том, что видел, а она сказала: «О Азиз, у нас хватит муки, крупы, плодов, гранатов, сахару, мяса, баранины, кур и прочего на много лет, и с этой минуты ворота откроются только через год. Я знаю, что ты увидишь себя выходящим отсюда не раньше чем через год». «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха!» — воскликнул я. Тогда она спросила: «А чем же здесь тебе плохо, если ты знаешь ремесло петуха, о котором я тебе говорила?» — и засмеялась, и я засмеялся! И послушался ее, и сделал, как она сказала — стал у нее жить и исполнял ремесло петуха: ел, пил и любил, пока не прошел год — двенадцать месяцев. А когда год исполнился, она понесла от меня, и я получил через нее сына.