Первый нехороший человек - [64]

– Потому что очень много остается недопитого, – бормотала она заплетающимся языком.

Расстегнула рубашку «под смокинг» и откачала алкогольное молоко. Хуц-па, хуц-па, хуц-па. Я вылила его в мойку, она меня чмокнула. А затем второй поцелуй, подольше, странный на вкус.

Она вгляделась мне в лицо.

– По вкусу – текила?

Я кивнула.

– Нравится?

– Я не очень-то пью.

– Ну так надо вас напоить как-нибудь, дамочка.

«Дамочкой» она меня, вообще-то, обычно не называла; я почувствовала себя старой. Она уложила руку мне на бедро.

– Где то платье?

– Какое платье?

Она сделала кислое лицо – из ее давнишних злых.

– Никакое.

Включился телевизор; я ушла в спальню и закрыла дверь. Теперь всякий раз, оставшись одна, я впадала в оторопелый ступор – держала себя за предплечья и пыталась уловить прежнюю себя в этой новой жизни. Обычно мне не удавалось уйти далеко – Джек начинал плакать, и я перетекала в движение, вновь себя забывая. Если же он не плакал, мои мысли делались все более витыми и лихорадочными, и сейчас как раз это и происходило. Я осознала, о каком платье речь.

Увидев меня, она вспыхнула. Взгляд вцепился в пенни у меня в туфлях[22] и медленно вскарабкался по всей длине вельветового платья, пуговица за пуговицей. Добравшись до моего лица, она шагнула назад и оценила всю картину. Лицо у нее было потрясенным, едва ли не страдальческим. Она запустила руку себе в челку, а затем пару раз вытерла руки о тренировочные. Я никогда ее такой не видела – словно фантазия воплотилась в жизнь.

Она встала и склонила голову, целуя меня в шею над высоким воротником. Толкнула она меня грубо. Не как прежде, но все же немножко как прежде. У меня накатили слезы – это же мы. Она соскользнула к моим ногам, к самому подолу. Пуговицы на том платье трудные, едва ли не чуть больше прорезей. Она возилась с каждой, словно с первой, никаких уловок или расстегивательных приемов не применяла. Я думала, сколь невелики шансы, что Кли доберется до лобковой области прежде, чем заплачет Джек, – если к этой области она стремилась. Когда он не заплакал, я испугалась, что он умер, но поскольку не хотела обнаружить его первой, осталась на полу. Ее пальцы пробились выше моей талии. Я наблюдала за вдумчивым овалом ее лица, пока она преодолевала мою грудь. Алкогольное дыхание ускорилось в предвкушении. Возбуждающий звук: кто угодно, с какими угодно убеждениями возбудился бы, услышь он такое. Когда получила свободу последняя пуговица у меня под подбородком, она бережно распахнула платье, словно вскрыла рыбу. На мне не было ни занавесок, ни чего бы то ни было еще. Она присела на корточки, вперила взгляд в мои водянистые груди и принялась бормотать что-то вполголоса.

– Шерил способна сделать это в одиночку… Я – с ней, хотя помощи от меня немного…

Она быстро долопотала до конца, словно это была молитва Господу. Поклониться в ответ, лежа на полу, было затруднительно, но в тот миг, когда мне это удалось, она единым быстрым движением стащила с себя тренировочные штаны и тонги и опустила свое тело, пристроив белокурый холм поверх моего седого и щетинистого. Я приподняла голову, чтобы поцеловать ее; она закрыла глаза и откашлялась, чуть сдвинув бедра в сторону. С громадной сосредоточенностью она принялась медленно месить мою лобковую кость. Вес оказался нешуточный, и я не очень понимала, куда девать руки. Они какое-то время парили над полушариями ее голой попы, а затем приземлились на нее. Я сжала. Это, бесспорно, было приятно, но собрать это ощущение до какого-либо импульса получалось с трудом. Я зажмурилась, Филлип подбодрил меня: «Думай свою штуку». Свою штуку я не думала давно. Вытянула мыски ног и попыталась создать эхо, грезу внутри грезы, но где-то посреди у меня распахнулись глаза. Ее распухшие груди прижимались к моей жесткой, волосатой груди, и я почувствовала, как ее всамделишная мокрая киса скользит по моему набрякшему члену. Я сжала ей попу изо всех сил и двинула бедрами вверх; ощущение было невероятное, я ее взяла – я ее имела. Я долбила и долбила, пока не эякулировала в стиснутых громовых судорогах, заполнила ее. Кли наблюдала, как искажается мое лицо, и ускорилась, стала тереться до неприличия недвусмысленно. Я попыталась подстроиться под движение, но для двоих все оказалось слишком быстрым, и я замерла, как верный столб, чтоб собака о него чесалась. Запах ее ног накатывал волнами, перемежаясь чистым воздухом. Я чувствовала брюшко, где раньше сидел Джек. Она прилежно трудилась дальше; что-то уже натирало. Наконец она жестко содрогнулась – с высоким стоном, показавшимся едва ли не липовым. Я понимала, что к этому предстоит привыкнуть. Может, я в следующий раз тоже издам какой-нибудь звук.

Она скатилась с меня и быстро натянула тонги, а затем и тренировочные. Встала в сильном прыжке и едва не упала, смеясь.

– О боже, – сказала она – не мне, просто в воздух. – О боже!

Похоже, на этом все, и я принялась застегивать платье.

– Я собираюсь заказать пиццу, сейчас же, и всю ее съесть. – Она уже набирала номер. – Хочешь? Нет ведь?

– Нет.

Я включила и выключила мониторчик – убедиться, что экран не завис.