Первый нехороший человек - [63]

Шрифт
Интервал

Кли никогда не прикасалась к Джеку, если я не вручала его ей, и тогда держала его вдали от своего тела, ноги у него болтались. Чувачок – так она его называла.

– Тебе не кажется, что у Чувачка руки странные?

– Нет. В смысле?

– Ну он, типа, ими не владеет. Я видала таких людей – взрослых, понимаешь, в инвалидках.

Я понимала, о чем она говорит, видела таких людей сама. Мы посмотрели, как он беспорядочно машет руками.

– Он просто маленький. Пока не улыбнется – все не считается. Четвертого июля.

Она кивнула с сомнением и спросила, не надо ли чего в магазине.

– Нет.

– Ну, может, я все равно схожу.

Теперь, полностью выздоровев, она уходила часто, что приносило некоторое облегчение: оставалось заботиться только о нем, а не о них обоих. От этого я улыбалась, потому что это ну совсем как у домохозяйки 1950-х: она – мой Супружник. Может, так ее и называть?

– Ты мой Супружник.

– Ага.

– А я – твоя Му.

– Точно.

Только вот не была она мужем из 1950-х, потому что не несла в дом получку. Попыталась вернуть себе работу в «Ралфз», но наймом теперь занимался другой человек – женщина. Дай объявление, сказала я. Просто дай – никогда не знаешь же. Она дала одно объявление – эс-эм-эс Кейт: Есть какая работа??????????


Вопреки моему утомлению я сбрила все лобковые волосы 17 мая – вечером накануне последнего дня двух месяцев: была вполне уверена, что ей так понравится больше, чем мои соль-с-перцем. Сюзэнн этот особый день тоже не забыла – прислала мне эс-эм-эс в честь него: «Пожалуйста, одумайся».

Вечером 18-го я уложила Джека в переноску и, круг за кругом, гуляла с ним по кварталу, пока он хорошенько не заснул. Опустила его в колыбель и, считая до десяти, держала руки у него на голове и ногах, затем одним ровным движением убрала их и на цыпочках вышла из гладильного чулана. Зачесала волосы за уши, надела розовые тюлевые «занавески» и оставила дверь к себе открытой.

Оттого, что она не вошла, возникло некоторое облегчение. Я не хотела, чтобы нашей жизнью завладел секс – всякое «взрослое» кино, резиновые приборы и все остальное. Время от времени я поглядывала на меловую доску – не появились ли еще отметки. Пока нет, но одна маленькая фиолетовая никуда не делась. Я полистала календарь, посчитала недели до 4 июля. Когда он улыбнется, все встанет на свои места, и отметки попрут, как трава.


Оказалось, что сестра матери Кейт – устроитель праздников, со своей службой питания.

– Это настоящая работа, – сказала Кли, – не то, что «Ралфз». Это карьера.

– Так, значит, она – тетя Кейт?

Джек шумно извергся в подгузник.

– Это сестра ее матери. Моя мечта – всему научиться, а затем основать собственную компанию.

– Компанию по устроительству праздников?

– Не обязательно, но может быть. Это один из вариантов. Рэчел, из буфетчиц, собирается основать компанию, которая делает попкорн с разными вкусами. Весь попкорн уже есть. Лежит у нее в комнате.

– Ты этим займешься? – Я сунула Джека ей в руки.

– Чем?

– Сменишь подгузник.

Когда прошло два месяца и семь дней, я вновь побрилась и надела занавески. Потому что, если не считать первую неделю, как, возможно, она и решила, последняя ночь второго месяца – эта.

После той ночи я больше не брилась.


На устраиваемые праздники ей нужно было облачаться в белую рубашку «под смокинг» и черную бабочку официантки. Конечно же, смотрелось все это невероятно, потому-то ее и наняли. В первый свой раз она явилась домой в два пополуночи.

– Такой свинарник устроили – убиралась несколько часов, – простонала она.

Шумно разгрузила сумку – битком полупустых бутылок шампанского, кексы и пачка салфеток с отпечатанной надписью «Зак & Ким».

– Тс-с-с. – Я ожесточенно ткнула пальцем в монитор Джека. Чтобы его усыпить, потребовалось четыре круга по кварталу.

Она уронила пустую сумку, словно горячую картофелину.

– Так, мне надо сказать кое-что.

Лицо у нее было странное и серьезное. Желудок у меня ёкнул. Она со мной расстается.

– Я вот когда тебе что-то рассказываю? Тебе, судя по виду, не всегда интересно. Типа, вопросов не задаешь, и у меня такое чувство, что тебе плевать. Не улыбайся. Чего ты улыбаешься?

– Прости. Мне правда интересно. Что мне не интересно?

– Ну, вот тебе всего один пример, сходу: я рассказывала про Рэчел и что у нее будет компания ароматизированного попкорна? Ты про это ничего не спросила.

– Так, понимаю, что ты имеешь в виду. Думаю, наверное, в тот конкретный раз ты обрисовала совершенно полную картину, и никаких вопросов не осталось.

– А я могу придумать вопрос.

– Какой?

– Какие вкусы? Это первый же вопрос человека, которому интересно.

– Ладно. Ты права.

Она потопталась на месте, ожидая.

– Какие вкусы?

– Видишь, в том-то все и дело: папайя, молоко, шоколадное молоко, жвачка – всякое вот такое. Ты когда-нибудь пробовала жвачковый попкорн?

– Нет. Жвачку пробовала – и попкорн, но не…

– Не как одно целое?

– Никогда как одно целое.

Два часа ночи – это еще что. Иногда праздники заканчивались к трем, а убиралась она до пяти. Однажды им с Рэчел пришлось везти мраморный подиум аж в округ Ориндж, в четыре утра, чтобы сестре матери Кейт не пришлось платить за аренду лишний день. Иногда она являлась домой пьяной – такая уж у нее работа.


Рекомендуем почитать
Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Слезы неприкаянные

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Всё есть

Мачей Малицкий вводит читателя в мир, где есть всё: море, река и горы; железнодорожные пути и мосты; собаки и кошки; славные, добрые, чудаковатые люди. А еще там есть жизнь и смерть, радости и горе, начало и конец — и всё, вплоть до мелочей, в равной степени важно. Об этом мире автор (он же — главный герой) рассказывает особым языком — он скуп на слова, но каждое слово не просто уместно, а единственно возможно в данном контексте и оттого необычайно выразительно. Недаром оно подслушано чутким наблюдателем жизни, потом отделено от ненужной шелухи и соединено с другими, столь же тщательно отобранными.


Незадолго до ностальгии

«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».


Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.