Первый нехороший человек - [36]

Мы попытались придумать антидот подлиннее.

– Какую вы знаете песню? «Приидите, верные»[10]? Знаете такую?

– Я совсем не умею петь. Не тяну мелодию, – сказала я.

– Это не беда, я думаю, нужно просто знать слова. «Был ягненочек у Мэри»[11]? – Я проблеяла «Был ягненочек у Мэри». – Что скажете?

– Ну… – Не хотелось отвергать ее замысел. – Не уверена, что хочу целый день петь «Был ягненочек у Мэри».

– Ясное дело. Оно вас сведет с ума похлеще минетов. Какая песня вам нравится? Есть такая?

Была такая. Одна девушка в колледже постоянно ее играла; я все время надеялась поймать ее по радио.

– Не уверена, что смогу ее спеть.

– Но слова знаете?

– Да.

– Тогда скажите слова. Просто произнесите их.

Мне стало жарко и холодно. Меня трясло. Я уложила руку на лоб и начала.

– В любовной сказке оставайся?

Ужасно.

– Это Дэвид Боуи[12].

Рут-Энн ободряюще кивнула.

Будь с нами – и не сомневайся,

Мы же ве-е-е-ерим все в тебя-а…

Я все хватала и хватала ртом воздух: обычным способом он не шел ни в горло мне, ни наружу.

Ты скоро вырастешь, лови

Удачу с парой психов,

Чокнутых на-а-а-а любви

– Дальше не знаю.

– Что чувствуете?

– Ну, я знаю, что мелодия не такая, но, думаю, какую-то энергию песни уловить, может, удалось.

– Я имею в виду Кли.

– Ой.

– У вас возникла небольшая передышка.

– Кажется, да.

Наутро я встала спозаранку, ожидая возможности опробовать песню. Приняла душ – осторожно. Заклятье не надвигалось. Оделась и помахала Рику – он горестно оглядывал улиток.

– Доброе утро! – Я вышла во двор с доброй чашкой чая.

– Положение из рук вон.

– Да, знаю. Заказала слишком много.

– Я управлюсь с четырьмя. Такое поголовье я пасти способен. У меня нет подготовки смотреть за стадом.

– Может, у вас получится их созвать? Сбить в кучу?

– Созвать? Как?

– Улиточьим свистком?

Слова едва успели выбраться у меня изо рта, как Кли принялась насасывать крошечный улиточий свисток у Рика между ног. Он был потрясен и т. д., и т. п.

– Рик, я собираюсь спеть песню.

– Вряд ли поможет. У них нет ушей.

– В любовной сказке оставайся… – Рик учтиво опустил взгляд. Живя на улице, он и побезумнее видал. – Будь с нами – и не сомневайся, мы оба ве-е-е-ерим в тебя.

Вроде бы сработало. Не так, как абракадабра – и кролик исчез, пуф. А как абракадабра, которую произнесли миллиарды раз, за долгие годы, пока кролик не издох от старости, а затем продолжили произносить, пока кролик полностью не разложился и не впитался в землю – пуф. Требовалась вера, которая у меня имелась, когда я только проснулась, но решимость таяла вместе с днем. Выбирая, попеть ли или потереть ей теплую кису через джинсы, я всякий раз решала, что начинать надо завтра.

На Карле были парадные мокасины, цокавшие по тротуару, как чечеточные туфли. Возникла неразбериха, кому садиться на переднее сиденье: мне, поскольку я старше, или Кли, раз она его дочь. Я села сзади. Ехали молча.

Вино Карлу не понравилось, он затребовал другую бутылку.

– Они поэтому и дают попробовать, – сказал он. – Хотят, чтобы ты остался доволен.

Кли с виду скучала, но я знала ее достаточно и понимала: это напускное. Как и я, она пыталась понять, почему мы здесь. Уж точно нескучно было ее соскам, судя по всему: они стояли торчком, бдели под зеленым платьем в обтяжку. Напевать песню и вести вежливую беседу одновременно оказалось очень трудно.

Карл показал мне свой новый мобильный телефон, и мне стало немножко тошно. А что если он здесь, потому что я его призвала, сообщила ему всепоглощающее и непристойное желание повидаться с дочерью? Но он на нее не смотрел. Сделал большой глоток вина, наблюдая за мной поверх бокала.

– Сколько лет мы тебя знаем, Шерил?

– Двадцать три.

– Большой срок. Большая приверженность, большое доверие.

Произнося «доверие», он жестом показал на Кли; та сидела, наивно тараща глаза и грызя заусенец. Он знал. Кристоф донес ему о старых видео, которые я одолжила. Об остальном он сам догадался. Синяки. Исчезнувший батальный костюм.

– Думаю, ты понимаешь, что я сейчас скажу.

Карлово лицо посуровело. Грудь у меня ходила ходуном.

– Сюзэнн тоже хотела приехать, кстати. Это, значит, от нас обоих. – Он воздел ложку. – Шерил, не почтишь ли нас честью присоединиться к совету директоров?

Кли на миг зажмурилась от облегчения. Карл наблюдал, как по лицу у меня прошла краснота; к счастью, у этого припадка не было ни субтитров, ни объясняющих знаков. Я склонила голову.

– Карл, Сюзэнн, Накако, Джим и Филлип управятся с советом директоров сами, – начала я, – им совет директоров дается лучше всех, я примкну к ним, хотя помощи от меня мало, поскольку в совете директоров я не мастак.

Карл поочередно тронул мне плечи ложкой – в конторе мы такого не делали, да и в Японии это тоже, наверное, не принято. Затем он поднял бокал.

– За Шерил.

Кли подняла бокал, и – быть может, из-за нашего совместного облегчения – я почувствовала к ней почти нежность. В последнее время я ее и не воспринимала толком, если не считать умозрительные попытки совать корнеплоды и полипы ей во влагалище или в рот. Как она поживает все эти дни? Вино оказалось довольно крепким, его пары́ проникли мне за лобную кость. Карл долил мне в бокал.