Первый День Службы - [169]

Наконец выбрались! Верх холма еще уложен какими-то бетонными блоками, вроде парапета. И сразу же за узенькой кривой тропинкой подслеповатые изжитые домишки, заборы, сотканные из чего попало, что под руку попалось, сарайчики латаные-перелатаные с выгребными окошками для навоза. Сухое костлявое дерево без коры в переулке… Все почему-то западает прямо в душу, навсегда. И, почему-то, как всегда ни к месту охватывает чувство удивительной красоты, неповторимости всего вокруг. Щемит сердце: не то скорбь, не то музыка, не то боль. И стыдно становится перед всем этим не за железнодорожника, а вообще за все, а за что так и не понятно. Так у Витьки всегда бывает с тех пор, как стал взрослым: появляется ощущение прекрасности, неповторимости мира и сразу мучается душа от чего-то и всегда в самые ответственные, неподходящие для созерцания минуты, когда о другом думать надо. Перед дракой например.

Когда наконец огни и бурьян остались позади, скрылся из виду вокзал с вагоном на темных задворках Наташку неудержимо начала бить крупная дрожь. Всхлипы и клацанье зубов переросли в истерические рыдания. Витька, зажав ее голову руками, плотно притянул ее к себе, закрыв грудью рот, принялся успокаивать, уговаривать. Так мила была Наташка в этот момент. Она наравне со Шпалой выполнила все, что требовалось для их, вернее, его спасения, мужественно перенесла все тяготы, превозмогла страх, пересилила саму себя, и теперь в безопасности имела право вспомнить о том, что является женщиной — слабым существом. (Такую бы слабость мужику! Был бы у Витьки надежный товарищ!) Пока ее ладное стройное тело дрожало в руках Шпалы, успокаивая, оглаживая это, требующее внимания сейчас как никогда тело, он посвящал ее в план дальнейших действий. Крадучись, словно воры, пробирались они к общаге железнодорожников. Перебежками из темноты в темноту. Еще на подходе явственно был слышен пьяный бестолковый шум раскатами вырывающийся из избушки на курьих ножках. Убедившись, что спальня по прежнему пуста, дрожащие, умирающие от страха (обнаружение в этот момент было равносильно их гибели) Витька с Наташкой шумно и быстро, напропалую, забрались через окно в темную секцию. Сдерживая шум дыхания прислушались, выглянули в окно. Все как обычно: песни с матами, безлюдье и Луна.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

Что общего между богом толпы и председателем задрипанного колхоза? Любовь — женская логика и мужская. Падение чувства самосохранения у самцов во время гона: олени на охотников бросаются! Подрумяненные менты с рвущимися с поводков огромными овчарками стоят на шухере. Баран преображается в дойную корову. Сколько дают на рыло простому советскому человеку? Вера изменяет с удачливым спортсменом. Наивные марсиане строят эшафот. Законы пастбища. Клеопатра и атомная бомба — тайная связь, последние засекреченные данные!

Успокоив дыхалку (сердцебиение ему сбить не удалось: мотор стучал как вечевой колокол в набат и бил молотом кроветока в мозг), Витька первым делом проверил наличие шмоток на кровати. Плащ и полупальто оказались на месте. Везение неслыханное! Теперь его в первую очередь беспокоила лишь такая мысль: не заметил ли кто нибудь исчезновения Наткиной куртки. Мысленно перемножая возможные варианты, актеры тем временем оперативно готовились к задуманной инсценировке. Натка наполовину разделась- расхристалась, распрягла на себе сбрую подвязок, подтяжек, разбросала на кровати тряпки свои и чужие, улеглась на них, покаталась, приминая. Шпала приослабив мотню, навалился сверху. И далее оба они принялись извлекать из себя приличествующие моменту звуки: она визжать, негодовать, смеяться. Он настойчивым полушепотом, полурычанием уговаривать ее. Шум борьбы, лязганье панцирной сетки, все воспроизводилось натуральным образом.

Не сразу, но старания труппы были замечены. Когда дверь распахнулась и на пороге выросла пьяная толпа во главе с вездесущим Бараном, Натка, потная и румяная, как ни в чем не бывало продолжала извиваться под столь же потным Витькой и шаловливо нараспев повторять: «Ну не лезь, ну не балуйся, ну хватит!»… Она была притворно пьяна, весела. В один прыжок воздыхатель достиг кровати и за шкирку, как шкодливого котенка, стащил Шпалу с женщины. От дрожи и судорог он словно окаменел, наблюдая, как Витька испуганно, бестолково отмахивается, торопливо застегивая на штанах редкие пуговицы. Скулы Барана сомкнуты, желваки напряжены двумя заклепками и не дают ему изрыгнуть ни звука. Курянин в шоке. Если бы не этот столбняк, Баран, пожалуй, сейчас разорвал бы Шпалу. Ситуацию необходимо использовать, вытянуть из нее конфликт во что бы то ни стало — смекает Витька. Иначе как сможет он объяснить оторванные на мотне пуговицы, ссадины на руках, напухшую и уже ощутимо побаливающую ногу, когда менты потянут всю сегодняшнюю компанию на допросы. А тягать эту пьянь, как только узнают об убийстве железнодорожника, начнут в первую очередь. И потому, чудесно в миг преобразившись, сменив страх на ярость, он тигром бросается на толпу. Точнее — быком. Лбом лезет на кулаки, несуразно растопырив руки рвет чужие рубахи.